Без предупреждения я вонзил кончик ножа в тонкие доски его стола. Он удивленно тявкнул и затрясся сильнее, чем задрожал бы клятый ребенок.

Выворачивать, ломать, прогибать – что угодно, лишь бы получить то, что нам нужно. Такой была наша грубая и эффективная тактика. Но мой авторитет оказался бы под сомнением, узнай кто-либо, каким потрескавшимся и помятым стал щит, что я возвел вокруг себя.

В осыпающихся неровных осколках я винил закатные волосы и острый язык.

Хельги шмыгнул носом, но уже сломался. С побежденным вздохом он повернулся к сумке и достал помятый лист пергамента со сломанной восковой печатью с одной стороны. Пергамент был весь в пятнах и заломах, как будто он откопал его в куче мусора.

Зная Хельги, именно это он и сделал.

Я вырвал пергамент у него из рук и притворился, будто изучил в нем каждое слово, а потом передал его Фиске.

Как я и надеялся, тот вслух обобщил:

– Это подписано чиновниками маскарада. Кто бы знал, что они оставят благодарности хозяйке дома утех?

– Приходили торговцы, – сказал Хельги. – Заключили с госпожой Салвиск сделку. Она два последних года о такой мечтала. Она продала своих утешителей для палатки с кольцом королевы, – плечи мужчины поникли. – Я не то чтобы утаивал это от тебя, Повелитель теней. Но я не успел. Я знал, что должен сообщать тебе, если тюремные торговцы, люди с маскарада или торговцы из Черного Дворца предупредят о том, что явятся что-то вынюхивать. Но они пришли и ушли, а я даже не заметил.

– Нет никакого если, Хельги, – сказал я низким голосом. – Единственная причина, по которой наша гильдия связалась с тобой, – это то, что госпожа Салвиск заправляет домом утех, который Черный Дворец особенно любит. Было лишь вопросом времени, когда она станет торговать напрямую с Маск ав Аска или с марионетками Лорда Магната.

– И выходит, что мы не получили того, чего хотели от сделки. – Фиске вертел в руках замызганное послание, приковав Хельги к месту мрачным взглядом. – Мы бы уже могли их запугать, если б знали.

– Пожалуйста. Я не знал. Сделка заключалась в темноте, а я узнал на следующий день.

– И утаил это от нас.

– Я не хотел, чтобы вы решили, будто я не выполняю свою задачу.

– Ты и не выполнил свою задачу. Мне мало дела до того, когда приезжают торговцы или когда заключаются сделки, – сказал я тоном спокойным, как летнее утро. – У тебя была одна задача. Сообщить нам о встрече и сделать это без жалких оправданий. Ты не только провалил это задание, но и, узнав о своем промахе, попытался утаить от нас правду. Опасный шаг. У нас повсюду глаза.

Лицо Хельги исказилось, как будто от боли.

– Повелитель теней, пожалуйста, я не знал, что госпожа Салвиск проводит встречи после заката. Она ложится спать рано, говорит, что не хочет слышать ни звука от своих посетителей.

Я ему верил. Лишь потому, что уже знал это о Салвиск. Женщине, которая торговала молодыми людьми, бывшими аристократами. Когда позор или несчастье выпадали на долю богатейших жителей Клокгласа, они становились самыми озлобленными и отчаянными. Могли даже продавать собственных детей в бордели домов утех.

Ее утешители, мальчики и девочки, были привычны к образу жизни завсегдатаев Черного Дворца и маскарада.

Салвиск шла на это, но вот смелости смотреть, что с ними происходит дальше, у нее не было. Самый жалкий тип злодея.

Я поднял подбородок, выдергивая кончик ножа из стола.

– Ты подвел нас, Хельги, но мы гильдия великодушная. Нам нужно поговорить с госпожой Салвиск.

– Она ни за что не станет с вами встречаться.

– Я знаю. Что от тебя требуется – так это организовать встречу с новым покупателем. Но будет и конкурент. Пусть она поверит, что к ней в руки плывет аукцион. Когда все устроишь, дай знать.

– Что вы планируете сделать? – шепотом спросил он.

– Тебя не касается. Сделай, что мы просим, и считай, что наши дела подошли к концу. – Медленными, методичными движениями я прикоснулся изгибом ножа к точке, в которой на горле бился его пульс. – Последний шанс, Хельги. Я не очень хорошо прощаю ошибки.

– Нет, – его голос дрожал. – Нет, я понимаю. Я дам знать. Дам.

– Хорошо. И побыстрее. Ты и так нас задержал. – Лишь когда я отстранился, Хельги снова начал дышать. Я знаком велел Гуннару и Фиске следом за мной покинуть квартиру. Прежде чем выйти, я обернулся на непутевого дельца. – Я очень надеюсь, что ты подумаешь над тем, чтобы завязать с азартными играми. Игрок ты никудышный.

Он нахмурился и отрывисто мне кивнул, как будто не хотел со мной соглашаться.

– О, – я щелкнул пальцами. – А твоя женщина сегодня домой не придет. Боюсь, она в последнее время предпочитает спать с теми гадами, которым в игре везет. Я бы раньше рассвета ее не ждал.

Его раскрытый рот – последнее, что я видел, прежде чем завернуть нас в тени и захлопнуть за спиной шаткую дверь.

В Рюттене постоянно пахло гнилью и плесенью из-за стоячей годами воды, подтачивающей деревянные фундаменты лавок и домов. Но удобство состояло в том, что никто не ходил по этим улицам после заката. Большинство сидело, забившись в свои вонючие домишки или погружалось с головой в дебош шумных игорных залов на городской площади.

В переулке за домом я глотнул из фляги Гуннара и рукавом стер жгучие капли броана с губ.

– Думаешь, нас ждет быстрая работенка или долгое ожидание? – спросил Гуннар.

Я знал, что он нервничал, наверное, больше, чем все остальные, но здесь потребуется точность, которой мы еще не добились.

– Салвиск захочет, чтобы сделка была крупной и дерзкой. Она не откажется от блеска аукциона. Действовать будем скоро.

– Мы могли бы замаскироваться и смешаться с теми ее проданными утешителями, когда их заберут, и попасть в Черный Дворец еще до того, как начнется праздник, – предложил Фиске.

Я покачал головой.

– Их забирают из дома утех не меньше чем за неделю до маскарада. Слишком рано – и мы рискуем попасться. Наш лучший шанс – это пробраться туда после того, как узнаем все, что только возможно, о маскараде этого года: расположение, развлечения – все. Торговцы маскарада и искатели талантов как раз и располагают нужной нам информацией.

– Значит, Салвиск нам ни к чему? – спросил Гуннар. – Мы пойдем за торговцами, с которыми она заключила сделку?

Я ухмыльнулся.

– А кто сказал, что нельзя и то, и другое?

Фиске,