обрадовал меня Истэчи. — В тот раз весна была ранняя. Рано лебеди прилетели. Охотиться нельзя, плохо. Но отец боялся, что роды будут мёртвые, голодно же. И первого по весне убил лебедя. Шаман сказал — духи рассердятся. Не воин — охотник родится. Так и вышло.

Истэчи принялся рассказывать, как он уже на третью свою зиму пошёл ставить с отцом петли на зайцев.

Я кивал в ответ.

Всё-таки Истэчи был отменным собеседником. Ему можно было задавать самые идиотские вопросы, главное — сидеть потом и слушать.

Выходило, что лет ему, как ни крути, не больше пятнадцати. Но выглядел парень постарше. Наверное, суровая жизнь заставляла людей рано взрослеть, быстро старила.

Значит, и Мерген мог оказаться моложе тех сорока, на которые выглядел? Но ведь и суставы быстрее изнашиваются, раз здесь раньше стареют? Значит, гибкость — мне тоже в плюс.

Интересно, а Ичину сколько натикало? У него в волосах я видел седые пряди.

Вот ему, наверное, за сорок. Седина — это же биология? Или от стрессов — можно поседеть раньше, чем в сорок?

— … У шамана — свои духи-хранители, а у охотника — свои. Лебедь — не охотничья добыча. Лучше его вообще не брать. Но по ранней весне с охотой очень плохо бывает. А волков мы в зиму отпускаем кормиться до поздней весны, иначе погубим зверей…

— А почему нельзя было лебедя убивать? — спросил я, чтобы сбить Истэчи с любимой темы охоты.

— Первой добычей нельзя. Плохо. Лебедь прилетает весной из нижнего мира. Он ещё не готов стать мясом. Перья первых лебедей шаманы привязывают к спине, чтобы спускаться в нижний мир.

— Да ну тебя! — изумился я.

Бурка заскулил во сне, задвигал лапами. Что-то ему снилось, бедняге. Может, у него температура?

Вот падла, этот Мерген. Это ж надо — исподтишка! Сука трусливая. Ну, ничего, найду я к нему подход. Не заржавеет у меня.

Вот только не хотелось в один день нарушать все местные обряды и правила. Придётся думать, как подловить гада. А хорошо бы просто встать и поленом по балде…

— А волков у вас — чем лечат? — спросил я Истэчи.

— Это шамана надо спросить, — развёл приятель руками. — Или каму, шаманку, что с тобой приходила.

— А где она сейчас?

— Так в другом лагере, куда можно всем заходить, не одним только воинам. Там уже вся деревня теперь живёт. Хорошо! Туда Ичин и братьев твоих послал.

— А зачем?

До меня только сейчас дошло, что ни Ойгона, ни Темира я сегодня не видел. И даже, в общем-то, не задумался, где их носит.

Братьями они были мне пока номинально. Ойгон решил, Темир — младший — кивнул, ладно, мол.

Но это хорошо, что сегодня они в драку не влезли. С Ойгона бы сталось. Он сначала за меч хватался, потом думал. Я помнил, как братья сначала зарубили воинов терия Вердена, а потом головы ломали, куда деть трупы. Да и то это шаманка их надоумила.

— Обряд же был, — пояснил Истэчи туманно. — Думали — хорошо пойдёт!

— Ну, обряд, и? Братьям — нельзя было на это смотреть, что ли? Не хорошо?

— Хорошо, — удивился Истэчи. — Но ты был бы сейчас мёртвый. А утром бы снова родился. А одежда тебе новая? А оружие? Ночью они придут, или утром. Принесут, что положено.

Я кивнул, что, мол, понял.

Братья, значит, полагали, что обряд пройдёт, как надо. И отправились за одеждой и снаряжением для неофита.

Почему они? Так пир же намечался. Остальные бы заартачились. Не много порядка в отряде барсов, раз тут можно нож всадить в обрядовое животное.

Мерген же ведь, получается, лишил духов заслуженного «коня». Не побоялся бросить вызов шаману и предводителю. Не мне, я тут пока — с боку припёку.

Но Ичин промолчал. Сделал вид, что не заметил подставу.

А почему? Старый стал? Боится гуся этого надутого? Или у них законы какие-то есть, что нельзя воинам взять и подраться?

— Слушай, Истэчи, — спросил я, задумчиво созерцая, как Мерген что-то высокомерно цедит сквозь зубы, а Ыйген слушает, хмуря густые брови. — Вот мясо мне жрать нельзя, охотиться — нельзя. А драться на мечах — можно? Поединок, там, например? Если обидит кто?

Приятель так удивлённо вскинул брови и округлил глаза, что я мысленно выругался.

— Кто же может запретить воину сражаться в поединке? — спросил Истэчи, разглядывая меня как диковинку. Мол, ладно — провалы в памяти. Но такое забыть⁈ — Поединок идёт перед небом — Тенгри. Он смотрит. Как может кто-то его запретить? Вот слушай: встретили мы как-то в горах волчью дюжину с соседнего перевала…

— Отлично! — я ощутил, что на душе сразу стало легко и радостно.

Замечательное всё-таки место, этот воинский лагерь барсов! Всегда мечтал, чтобы не мучиться, как разрешить проблему, а просто взять и по башке настучать.

Я же голодный и злой сейчас как собака. А Мерген мяса нажрался от пуза. Вон как тяжело дышит.

И меч у меня имелся. Тот, что сунул мне Истэчи.

Неважнецкий, конечно: тяжеловатый, не очень хорошо сбалансированный, с полуторной заточкой.

Приятель явно держал его про запас, на самый крайняк. Но тут уже — что есть.

Наблюдая за тем, как двигается Мерген — неуклюже поворачиваясь всем корпусом — я понимал, что боец он медленный, но сильный. И ведь главное — не ждёт он сейчас от меня никакого поединка.

На подставу с Буркой должен был ответить Ичин, а шаман смолчал. Значит, всё шито-крыто. Вон как спокойно стоит этот Мерген. Как плюёт через губу слова.

Меня он за противника не считает. Я для него — мелочь пузатая, за которую вступился дух барса и не дал пришибить. Мальчишка безродный.

Мерген не видел, как я тут с молодыми и «безлошадными» на мечах балуюсь. Это молодые все за меня, для них драка — самое главное в жизни, по ней и судят.

— А что нужно сделать, чтобы начать поединок? — перебил я Истэчи, вдохновенно вещающего о зарубе с волчьим кланом.

— Да ничего! — обрадовался он. — Подойди да пихни обидчика в грудь!

Я встал.

— Стой! — воскликнул он, только сейчас догадавшись о моих намерениях. — Ты не можешь сражаться с Мергеном! У него сильные духи!

— У меня — тоже сильные, — усмехнулся я. Какие на фиг духи? Духи