За 9 минут до запуска атмосфера внутри накаляется. Директор по запуску завершает опрос своих инженеров, да и погода выглядит неплохо, поэтому, если в эти последние минуты на Земле кто-то ненароком не нажмет выключатель или какая-нибудь критически важная система не выйдет из строя, мы сиганем с планеты в клубах пара и пламени.

Интересно, что произойдет, если я начну кричать: «Выпустите меня отсюда!»

За 10 секунд до старта огромный поток воды обрушивается под челнок, рассеивая тепловые и звуковые волны от трех маршевых двигателей, оживших в хвосте корабля. Опустив стекло шлема и вдыхая кислород кабины, слышу низкий, тихий грохот подо мной. Ничего страшного – все как в тренажере-имитаторе.

Энергия твердотопливных ракетных ускорителей SRB[125] мгновенно создает невероятное ускорение, быстро увеличивая вес моего тела в три раза. Это очень похоже на один из моих самых волнующих заездов на санях, но многократно круче. Затем возникает вибрация – как от расхлябанной стиральной машины, трясущейся и стучащей по полу – затрудняющая считывание электронно-лучевых дисплеев в кабине.

В течение следующих 8 с половиной минут невероятная сила, в три раза превышающая силу тяжести, не дает мне даже приподняться с кресла. С моей точки зрения, это самый лучший аттракцион в парке развлечений, который растягивает губы в болезненной улыбке. Когда «Атлантис» во время подъема в космос делает хороший перекат на спину[126], смотрю вниз в зеркальце, расположенное на моем колене, и вижу волны на пляже внизу, а также рассеянные облака, проплывающие подо мной.

Через две минуты после запуска, когда отделяются ускорители, у меня на короткий миг начинается паника: ожидал увидеть яркую вспышку света через передние стекла, которая знаменовала бы отсоединение ускорителей и началу работы маршевых двигателей. Но когда ускорители отвалились, стало тихо, и вибрация исчезла. Возникло ощущение, что мы замедляемся. «Бог мой – только что отказали все три маршевых двигателя, и мы падаем обратно на Землю, как осенний лист с дерева!»

Осматриваю кабину: но никто кроме меня не встревожен. Люди в передних креслах и Джо Таннер слева от меня заняты своим делом, никакого выражения страха на лицах. Быстро понимаю, что все хорошо, происходит обычный переход ко второй фазе полета, когда вибрация и ускорение от работы SRB внезапно исчезают. Хотелось бы это предвидеть.

К счастью, у меня не так много дел во время этого первого запуска. Как «Первый специалист миссии» MS1 (Mission Specialist 1), я должен находиться в резерве, служить справочником по всем системам корабля, «сохраняя глобальную осведомленность о текущем положении». Если произойдет какой-то сбой, смогу помочь, особенно в случае возникновения множественных, сложных отказов.

Проходит команда на отключение главных двигателей MECO (Main Engine Cut-Off). Гравитация – ноль, и я в полном порядке! Момент исчезновения ускорения ощущается, когда я приподнимаюсь из кресла, а по сторонам от меня начинают плавать кабели связи и передачи информации. Смотрю в передние стекла «Атлантиса» и вижу внизу глубокий черный космос и блестящую синюю кривизну родной планеты. Мы уже движемся над Европой, и этот образ запечатлевается в моей памяти навечно.

10-дневная миссия проходит практически без сбоев, мы собираем достаточно данных для работы сотен аспирантов и докторантов. Эллен и Жан-Франсуа извлекают из шаттла спутник CRISTA-SPAS, хотя в какой-то момент становится непонятно, можно ли будет засунуть его назад в отсек полезного груза и зафиксировать должным образом для возвращения домой. Краткое мгновение мы с Джо ликуем, думая, что у нас появится шанс стать героями и вручную зафиксировать SPAS, выполнив непредвиденный выход в открытый космос. Но – черт их подери! – два оператора манипулятора умело решают проблему…

Перед полетом я очень хотел разыскать и сфотографировать Эверест сверху. Тщательно изучил карты, на которых обозначалась трасса нашего пролета над Землей и указывались заметные ориентиры в Тибете к западу от горы, включая метко прозванные «Озеро-бабочка» (Bowtie Lake) и «Озеро-бокал шампанского» (Champagne Glass Lake). Хотя мы будем двигаться с огромной скоростью, они должны указать мне на основные ледниковые объекты Гималаев, включая ледник Ронгбук (Rongbuk Glacier), который, в свою очередь, послужит указателем на вершину горы.

Уже при первой возможности мне удается увидеть ориентиры через телеобъектив, и я лихорадочно делаю снимки, которые становятся одними из лучших фото Эвереста, когда-либо полученных в совершенно безоблачный день. К ним можно отнести удивительные стереопары – два изображения, снятые с интервалом в несколько секунд, создающие почти топографический вид различных маршрутов к вершине. Что, если я и в самом деле, когда-нибудь буду стоять там и вглядываться в космос?

В «рабочий полдень» хочу установить (или, по крайней мере, зафиксировать для себя) необычный рекорд: проехать вокруг планеты на велосипеде в космосе. Наш велоэргометр подходит как нельзя лучше: он расположен на летной палубе, прямо под иллюминаторами, прорезанными в потолке кабины. Поскольку мы летим так, что последние обращены к Земле – как требовала вся наука в отсеке полезного груза – представляю, что нахожусь в лодке со стеклянным дном, за 90 минут (полный виток) проплывающей над Гималаями, коралловыми атоллами Тихого океана и великими Андами. Музыка Эрика Клэптона[127], Эла Джерро[128] и Полы Абдул[129], вдохновляет меня быстро и с усилием крутить педали, пока капли пота на коже не сливаются в одно блестящее полотно, тонким слоем покрывающее тело. Поскольку любое внезапное изменение ориентации шаттла может привести к тому, что соленые брызги полетят на соседей по кабине или на панели управления, под рукой всегда есть полотенце.

Кроме того, в тот же полдень я немного повеселился с Жаном-Франсуа, которого все зовут «Билли Бобом», потому что наш пилот из Северной Каролины[130] не может выговорить его полное имя. Билли Боб – жилистый, среднего роста, с темными волосами, всегда готовый улыбнуться и пошутить. Мы все теряемся, когда он пытается сложить выражение типа «Я дюмайю, ми все должны пойти тюда-сюда…» с сильным французским акцентом (может, он с юга Франции?). Мы с ним изобретаем, пожалуй, первый в мире вид спорта для нулевой гравитации – космический теннис. Нам обоим нравится играть в теннис на земле, но переход к невесомости добавляет огромные стратегические возможности (в том числе и при получении телесных повреждений). Вместо ракеток зажав в руках журналы с описанием процедур, и используя в качестве самодельного теннисного мяча шарик из скомканной клейкой ленты, организуем игровую площадку на средней палубе. Становимся друг против друга