Я вытянул губы трубочкой, соображая.

– Верно, – согласился я.

– Конечно, он может и врать… Но в таком случае он лихо придумал это оправдание. Заявить до десяти, что он был недалеко от места преступления. Да, умно. Может статься, что он заранее всё продумал.

– Почему же тогда Джуди врала?

– Это логично, Макс. Дочь защищает отца.

– Но… – здесь я прервался, потому что стало саднить в горле. То ли кексы Летисии вызвали изжогу, то ли ситуация стала горькой. Я всё-таки закончил мысль: – Если Джуди врала и Рассела не было дома, выходит, и Джуди могла быть во время убийства не дома, а где-то в другом месте?

Адам походил на давшего обет молчания монаха. С бесстрастным лицом он медленно двигался и о чём-то думал. Его руки держались за пояс спереди.

Я неожиданно для себя начал переживать.

– Значит, Ровена была последней, кто видел живого Рэя? Но ведь это невозможно.

Но Адама это как будто совсем не волновало.

– Интересно другое, – сказал он, пнув подвернувшийся камень. – Получается, Рассел ни слова не сказал об этой встрече с Ровеной инспектору, но он сказал об этом миссис Брекенридж, заядлой сплетнице. Интересно…

Как раз это мне было неинтересно. Чёрт знает, почему Адам сказал об этом. Мы подходили к дому, когда я заметил:

– Зря волновались только. Летисия в порядке. Вид по-прежнему цветущий, даже неуместный при таких обстоятельствах.

Адам, отворяя дверь, кинул на меня озадаченный взгляд.

– Разве? – сказал он. – А по-моему, у неё заплаканные глаза.

Глава 12

Похороны

Утром нам предстояло проститься с Джозефом и Рэем Кампионами. В Сент-Фоуи нет своего кладбища, и когда солнце вынырнуло из-за горизонта и скользнуло в отливающее металлическим полотно неба, ровной гладью выстланное над нами, мы уже добрались на дедовском «Форде» на окраину близлежащего города и теперь взбирались на пологий холм, где располагалась церковь, а за ней – кладбище. Люди стояли на подступах к тяжёлым створчатым дверям. Высокое здание церкви из серого камня украшали ступенчатые рёбра контрфорсов и узкие арочные окна. Витражи были расчерчены свинцом, с них глядели на нас лики святых. Одна створка дверей была открыта, и в проёме стоял священник.

Люди толпились разрозненно, как кучки листьев, которые дворник собрал в разных частях улицы. Пока я поднимался, родилось нестерпимое желание смачно плюнуть в сторону. Ну честное слово, кто вас держит? Я сумел перемочься только потому, что на меня смотрела Джуди. Она стояла дальше всех от входа, рядом с каменным крестом с кругом. Её голову покрывала старомодная шляпка из чёрного фетра. Наверное, от матери осталась. Чёрный шёл Джуди, как никому из всех, кто мрачно устремлял на нас сейчас свои взгляды.

Мы с Адамом чёрных костюмов на острова не брали, понятное дело, но не сильно переживали. С нас хватило горечи, что мы пережили, когда сдуру бросились в штормящее море, и все об этом знали, потому не косились особо. Дед предлагал мне надеть костюм из тёмного твида, взятый из гардероба Джозефа, а затем выяснилось, что это был единственный костюм бедолаги, и в нём теперь он лежал и ожидал, когда его похоронят.

Квадратные кладбищенские камни показались из-за церкви, когда мы взошли, и Летисия поспешила оторваться от своего места и обнять деда. Слова скорби, сорвавшиеся с её уст, отдавали кисловатым винным перегаром. Больше на явные выражения соболезнования никто не отважился, и все прошли внутрь, держась друг от друга на том же расстоянии. Мы прошли за дедом и расположились на передней скамье вместе со Стэнли. В нос ударил терпкий запах ладана и воска. Остальные расползлись от узкого прохода по рядам, как тараканы от полоски света. Было несколько человек, чьи лица я впервые видел, но в основном присутствующие жили в нашей деревне.

Мисс Саллендж расположилась в самом конце у выхода, рядом с ней сидела дама, чьё лицо скрывала тёмная вуаль, видать сестра, больная корью. Я помню парня из средней школы, который отказывался пить с нами отцовский виски за углом дома. Говорил, его старик покрывается красной сыпью, когда выпьет, и потому боялся, что унаследовал кожную реакцию и его вычислят с одного глотка. Судя по выхлопу, что доносился от сестёр Саллендж, «корь» была та самая. От такого пойла кто угодно сыпью покроется.

Отпевал священник, съевший всех собак. Не хотелось бы ёрничать, но его голос и вправду напоминал собачий лай, особенно когда он говорил «аминь» – слово выходило резко, немного визгливо, будто священник хотел наброситься на собравшихся.

Я стал гнать эти мысли, чтобы, не дай бог, не заржать, и начал рассматривать алтарную арку и роспись на стенах по бокам от неё. Я с детства хорошо помню эту церковь, здесь мы прощались с миссис Рассел, матерью Джуди, приходили на Пасху и однажды приносили сюда угощения во время Рождества. Меня всегда очаровывал каменный амвон, щедро убранный детальной резьбой, где сейчас находился священник и произносил речь. Дед говорил, это единственный старинный амвон у местных христиан, сейчас всюду ставятся кафедры или пюпитры, и теперь это местная достопримечательность.

Церкви переживают не лучшие времена. Полотно, висевшее слева за амвоном, подрастеряло свои краски, но, возможно, раньше они просто казались мне выразительнее. В центре картины – бледный шар солнца, его оранжево-жёлтые лучи расходились веером, словно оно кружило на месте. С одной стороны от него – Дева Мария с младенцем, с другой Иисус – в набедренной повязке и с багряницей на плечах. Дева Мария была прекрасна и молода, из-под мафория её волосы, разделённые пробором, выглядывали только самую малость и отливали золотом даже в такой бледности красок.

Джуди сидела далеко позади. Мне хотелось повернуться и просто увидеть её лицо, но я ограничился воображением и начал вспоминать её сегодняшний облик в деталях. На ней был чёрный жакет и длинная юбка из тёмно-коричневого твида. Две янтарные волны спускались из-под шляпки над щеками и собирались в пучок, покрытый чёрной сеточкой. Наверняка под жакетом, чуть ниже ложбинки на шее, на тоненькой цепочке из серебра висел сейчас кулон в виде сердечка с белой эмалью, внутри которого хранился высушенный четырёхлистный клевер, подаренный Джуди её матерью, – символ удачи…

Плечо Адама, что всё время упиралось в моё, слегка толкнуло меня, и я поймал себя на том, что невольно улыбаюсь. И тут же заметил, как на меня с ненавистью косится Стэнли.

Я сменил улыбку на печаль. О чём я думаю? О невесте Стэнли – как