Среди многочисленных свитков, к которым Такеши предоставил ей доступ, Наоми нашла один весьма занятный. Он не касался ни истории, ни описания великих кланов и их основателей. В нем рассказывалось о том, что должно происходить между мужем и женой за закрытыми дверями их спальни.

У Наоми алели уши и шея, стоило ей лишь вспомнить рисунки и наброски, что в изобилии были представлены в том свитке. Она спрятала его в комнате во встроенном шкафу, где висели ее новые кимоно, пошитые мастерицами в крайне сжатые сроки. Она понадеялась, что уж если Такеши взбредет в голову обыскать вещи своей жены, он не станет рыться в стопке оби и тонких нательных рубашек…

Автор свитка был, конечно, лишен всякой нравственности и благочестия, раз позволял себе описывать такие вещи. Однако же свиток все же оказался полезен для Наоми, хотя и читала она его украдкой и делала длинные перерывы между строками, пытаясь прийти в себя и собрать мысли воедино. Она не знала почти ничего о том, как устроены мужчины и женщины, не знала ни о чем, что они могут делать, оставшись наедине. Все свои самые поверхностные знания она почерпнула из наблюдений за животными в отцовском поместье: жеребцы крыли кобыл, и спустя положенный срок рождались жеребята.

Автор свитка, непристойный, порочный человек, говорил о таких вещах, которые Наоми никогда бы не смогла вообразить. Он рассказывал, как женщина может доставить мужчине удовольствие, и как то же самое для нее может сделать он. Что они могут касаться друг друга в самых сокровенных местах…

— Наоми! — громкий окрик мужа привел ее в чувства.

Она моргнула и перевела взгляд на Такеши. Он смотрел на нее с чувством, отдаленно напоминавшем беспокойство. Кажется, он звал ее по имени несколько раз прежде, чем она услышала.

— Ты в порядке? — нахмурившись, спросил он, рассматривая мертвенно-бледное лицо Наоми и алую шею и уши.

Это что, какой-то новый вид яда, который поражает сперва тело и лишь затем — голову?.. Отчего вся кровь его жены, казалось, прилила сейчас к ее шее и ушам?

— Да, да, — она закивала и опустила взгляд. — Прости, я просто… задумалась.

Хмыкнув, Такеши не спросил, о чем, и она была ему за это очень благодарна. Пожалуй, она все равно не смогла бы придумать сейчас достойную ложь.

*****

В следующие дни у Наоми не было на слезы ни времени, ни сил — слишком многое требовало ее внимания. В редкие свободные минуты, чаще всего перед сном, она вспоминала, была ли Хеби когда-нибудь так сильно занята управлением поместья?

Этого Наоми не знала. Ни отец, ни мачеха не снисходили до объяснений и разговоров, и потому сейчас ей приходилось все постигать самой. Она была поражена количеством разнообразных вопросов, которые невозможно было решить, не обсудив предварительно с ней. Начиная от сорта риса для ужина и заканчивая крылом дома, где следует подготовить комнаты к приезду Фухито Фудзивара и Нарамаро Татибана.

Ответов на них у Наоми не было. До момента, пока служанка не спросила, она даже не знала, что между сортами риса существуют серьезные различия, и сделать правильный выбор действительно важно.

У нее голова шла кругом, и руки опускались, стоило лишь подумать о новом дне и новых трудностях. Ей бы посоветоваться с кем-нибудь, но Наоми зареклась обращаться к Масахиро. Он был неприятнейшим мужчиной, и она до сих пор чувствовала горечь от унижения тем утром. Он издевался над ней почти открыто, не утруждая себя соблюдением хотя бы видимых приличий. Был уверен, что она не станет жаловаться.

И Наоми не стала, хотя подобные мысли ее посещали. Но тотчас исчезали, стоило представить лицо Минамото, эту неповторимую смесь презрения, недоумения, недовольства и разочарования.

Она не просила помощи, словно желала что-то доказать, но смутно представляла, кому и что именно. И теперь каждое утро отвечала на вопросы о количестве циновок в дома солдат, о благовониях в молитвенный домик, о новых кимоно для слуг, о блюдах для праздничной трапезы…

Больше всего Наоми боялась ошибиться. Она не знала, как будет правильно, и сильно ли важно, чтобы комнаты гостей выходили окнами на восток? И не нанесет ли им оскорбления западное крыло главного дома?

У нее не было правильных ответов, и потому ей приходилось искать их в хрониках и книгах и очень часто не находить.

— Мне нужна Мисаки. Где она? — Наоми заглянула на кухню, потеряв свою главную помощницу.

Ответом ей послужила тишина. Она сталкивалась с этим не в первый раз: слуги часто игнорировали ее приказания, предпочитая притворяться глухими.

— Я спросила, где Мисаки? — глубоко вздохнув, повторила Наоми уже громче.

— Ее никто не видел, госпожа, — произнесла помощница повара, не утрудив себя повернуться и продолжив стоять к ней спиной.

— Передайте ей, что я ее искала, — велела Наоми, не питая особой надежды, что ее просьба — не приказ даже! — будет исполнена.

Она направилась вглубь коридора, пальцами массируя виски. В поместье Токугава слуги хотя бы ее уважали и, как могли, стремились помочь, видя несправедливое обращение отца и мачехи. Здесь же они не считали нужным смотреть на нее, отвечая на вопросы. И сколько пренебрежения вкладывали в одно лишь слово «госпожа»!

Войдя в спальню, она замерла в дверях, разглядывая развешенные на специальных подставках кимоно.

Свадебная церемония должна состояться через несколько дней, и Наоми сегодня впервые увидела свои праздничные одежды. Она знала, что мастерицы последнюю неделю трудились днем и ночью, чтобы успеть к назначенному времени. И их творения вышли истинно прекрасными.

Два кимоно из тончайшего шелка — белое для самой церемонии и черное для праздничной трапезы, сотканные и расписанные вручную, с узорами золотой и серебряной нитью и вышитыми веерами Минамото.

Наоми улыбнулась, проведя ладошкой по гладкой ткани. Черная краска была невероятно дорогой и редкой, и кимоно, которое ей предстоит надеть лишь раз и которое увидят ничтожно мало людей, по своей стоимости могло быть сравнимо со стоимостью небольшого поместья. Но Минамото на него не поскупился.

Белое кимоно надевали на свадьбу девушки из самурайских семей, и оно должно символизировать их чистоту и невинность.

Кимоно же красного цвета, которого Наоми в спальне не увидела, полагалась для дочерей богатых, зажиточных купцов. Такое ей подходило больше, ведь ее отец не был самураем, а она сама не была больше невинной.

Минамото решил иначе.

На обоих кимоно были вышиты журавли и