Шрифт:
Закладка:
Ной понятия не имел ни о каком Григории. Кстати, вспомнил, что сотника Бологова, самозваного есаула, зовут Григорием Кирилловичем. Ной Васильевич сразу сообразил: что подпольный «союз» загодя собирает всех офицеров – кто-то же должен командовать воинскими частями? Но не мог же Бологов сам по себе решить вопрос с Ноем? Стал быть, решение приняли о нем, Ное, на тайном заседании «союза»?
Сообразил, что с отцом надо разговаривать «на должной дистанции», как и положено офицеру со старшим урядником.
– Не знаешь? – допытывался отец.
– Атаман, – наугад ответил Ной.
– Эв-ва! А по фамилии как?
– Козел под фамилией, батюшка, да только под хозяйской.
– Аль недоверье мне, атаману?
– Я бы мог многое сказать тебе, да боюсь: не сдюжишь, тайну «союза» в ярости выдашь. Атаман-то ты станичный, не войска Енисейского. Что еще говорил гонец?
– Обсказывал про восстание по всей Сибири и России. И того Ленина будто прикончили. Мы даже чуток припозднились, сказал. Чехи повсеместно по чугунке опрокинули Советы, а большевиков стребили под корень. Уезд за уездом заглатывают, город за городом, и повсюду казнят большевиков и совдеповцев. Сила, говорил, огромятущая собралась!
– Угу!
Ной привалился спиною к простенку меж двух окошек, на коленях кулаки, как чугунные гири.
– Ну а ты как? – подталкивает атаман-отец.
– Чего мне? Все собрано, сготовлено. Заложишь телегу и отвезешь мой багаж на пристань к пароходу, а я махну на Савраске до тебя, чтоб у города встретить.
Надо сказать, Ноюшка постарался «собрать» себя! Три куля пшеничной отсевной муки, куль ржаной, лагун с маслом (держит в леднике подвала), брезентовый мешок свежеподсоленного с чесноком и перцем сала, мешок завяленного звериного мяса, бочоночек с медом, мешочек луку с чесноком, ну и прочее: постель, бельишко, карабин в разобранном виде с шашкою упакован в тючок с поперечной пилою – под плотничьи инструменты!
– Не густо от тебя узнал! Благодарствую, ваше благородие, на высоком доверье.
Ага! Подпирает-таки батюшку Лебедя! Ишь, не густо! Ему и хочется и колется. И большевиков сготовился рубить, и за спиною жарко!..
– Могу и сказать кой-что, да только слово дай про неразглашенье высшей офицерской тайны! – врал сын отцу.
– Аль я не отец тебе?
– Для тайны нету сродственников!
Старый Лебедь поднатужился, косо кинув взгляд в темный угол на божницу, побожился держать тайну.
– Ну, слушай, батяня, да на ус мотай, – степенно, приглушенным басом начал Ной. – В Самаре той в императорском вагоне под двуглавыми орлами произошел секретный сговор побитых царских генералов, а так и высших офицеров, и от эсеров были, от распущенной учредиловки, всякие-разные. Чешскую ставку подкупали золотыми завереньями.
– Подку-упа-али? На золото, што ль?
– Может, и не увидят они золота. Обдуют их пупы из учредиловки! Они ж там от буржуазии все. Тузы! Главное было, чтоб захватить золотые и бриллиантовые, а так и прочие запасы всей державы!
– Разве золото в Самаре?
– В Казань вывезли из Петрограда.
– Эв-ва! И куда то золото?
– Пока в Сибирь перетащут, в Омск. Ну а там, когда тиснут из-за Урала красные, за границу упрут. В Англию, Америку! Без золота в заморских странах как проживут буржуи и говоруны от разных партий? Кто их там кормить будет?
– Штой-то не пойму тебя, – вздохнул с натугою батюшка. – Куда клонился сговор в Самаре?
– Сказал же! Захватить золотой запас России. Разве без восстания вырвешь богатство всей России у тех мазутчиков и углекопов, которые есть большевики? Они ж рубля не дадут буржуям. Пинок под зад сунут, и все!
– Дак свергли же их по всей Расее!
Ноюшка хохотнул:
– На простоте и ловят вас, туманных, а после – стребляют. Не только не свергли, а вот как я получил сообщенье в Минусинске при встрече с атаманом Григорием, аж в зобу дыханье сперло! В России сейчас Красная армия за два миллиона штыков! – нещадно врал Ной отцу, уверенный, что все это узнают казаки – батюшка не долго носит груз тайны.
Старый Лебедь враз посутулился, собираясь с туговатой мыслью.
– Откель они там наскребли стоко люду?
– Россия – не Сибирь безлюдная. Там и до пяти миллионов созовут в армию под красные знамена революции. Она ведь для них как манна небесная. Натерпелись рабочие и бедные крестьяне от буржуев и жандармов с казаками!
Батюшке Лебедю показалось, что с ним говорит не их благородие, а самый что ни на есть краснющий большевик; даже в голове теплота не в ту сторону.
– «Боже царя храни» пел? – вдруг спросил Ной. – Ну дак в Красной армии поют «Интернационал». Слова в нем есть такие: «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов!..» И еще такие: «Весь мир насилья мы разрушим». Вот и подумай, как одолеть большевиков, ежли за них весь трудовой люд? Они же как дрожжи подняли все тесто в квашне России, а так и по всему миру шумнуло!
– Утопчут тесто! Утопчут, – не очень уверенно ответил батюшка Лебедь и спросил: – Это что ж, такие вот разговоры ведут промеж себя на тайных сходках офицеры?
Ной чуть подумал:
– Промеж нас казаков не бывает, а так и серой суконки. Для вас – стребительные побоища, для высших офицеров – тактика, стратегия и высшая политика. А при таком складе на супротивника не волками взглядывают, а с полным пониманием тактики: как и что? Или в атаку поведу я полк, не изучив противника, а также местность?
Чуб у атамана поник.
– Выходит, надежды нету вымести большевиков из России?
– Смешно! Буржуи или капиталисты работать будут у станков на заводах и фабриках? Углекопами в шахтах? Или за плугами ходить?
– Дык восстанья же! Повсеместно хлещут!
– Ну дак что! После тумана земля в другом складе виднеется. То и восстания. Офицеры с помощью чехов почали, а как будет дальше, одному Богу известно! – И, помолчав, с огорчением сказал: – Беда у нас в главном. Программы не имеем.
– Какой программы?
– Как вот у большевиков. Это ведь они затвердили на весь мир: земля – крестьянам, фабрики и заводы – рабочим, народу трудовому – свобода, буржуям и дармоедам – пинок в зад! А мы что можем обещать? Буржуев и капиталистов вернуть – только и всего. Говорунов еще от всяких серых партий. Более ничего не имеем. Вот в чем у нас полнейшая чересполосица!
Батюшка Лебедь погнулся на лавке, призадумался. А в самом деле, что они, белые, дадут народу?
– А ежли самим нам перехватить у большевиков, чтоб земли всем мужикам и казакам без всякого возмездия и налогов, а фабрики те – мазутчикам?
– Ну, батяня!
– А што? За такое дело все подымутся. А-апределенно!
– Это и прозывается большевицтвом! Смыслишь? И ежели брякнешь где при офицере этакое – не помилуют. Твое дело призывать казаков на восстание, чтоб вернуть буржуазию, всех капиталистов, а так и говорунов, у которых язык на все стороны болтается. Чехи почали – и уйдут потом. После них, должно, припожалуют из-за Урала красные. Офицерье высшее, само собой, покатится к Тихому океану во Владивосток, а там на корабли с награбленным добром – и поминай как звали! Ну а вы тут царапаться будете, расхлебывать заваруху.
– Эв-ва ка-ак! Ну а ты куда метишь?
– Не «закудыкивай», батяня! Известно, в какую сторону двинусь, за офицерами!
– Дык што же мне делать, скажи?! – И борода старого Лебедя задралась вверх.
– Мозгами ворочать надо! А более ничего не добавлю. Самому тошно!
Разошлись по своим постелям, как не сходились. Батюшка Лебедь подвинул супругу на деревянной кровати, ворча, улегся, тяжко вздыхая. Ну сынок! Эв-ван в каком он тайном «союзе» состоит! Чтоб им всем подохнуть, гадам! Сами же восстание сготовили, подтолкнут к побоищу, а потом, как не выгорит, удуют в заморские страны с награбленным добром! И Ной за ними, стервец.
