Обо всем этом Паркеру Уинфилду было хорошо известно, и с каждым кварталом, пока такси увозило его все глубже в этот запутанный лабиринт распадающихся трущоб, его беспокойство росло. Будь проклята эта пронырливая Муриель ван Вельт, предложившая назначить встречу в той части города, которой он всегда инстинктивно избегал, находящуюся вдали от роскошных клубов и модных, дорогих ресторанов, которые были его обычной средой обитания! А так же тот таинственный человек, этот искатель странных знаний и запретных мест, имеющий смелость жить в таком адском районе!

С набережной медленно наплывал туман, когда такси остановилось у зияющего прохода в один черный переулок, чей мрак был слабо рассеян одинокой лампой, которая горела над дверью на Левант Стрит.

— Вот, приятель, номер тринадцать по Китайской аллее, — объявил водитель такси. Паркер взглянул вглубь темного узкого проулка мощеного булыжниками с явным опасением.

— Ты совершенно уверен? — вздрогнул он. Водитель коротко кивнул.

— Конечно. Номер тринадцать по Китайской аллее, между Ривер Стрит и Левант. Это будет шесть семьдесят пять.

Уинфилд бросил ему хрустящую десятидолларовую купюру и вышел из такси.

— Как, черт возьми, я смогу вернуться? — раздраженно спросил он. Водитель пожал плечами и протянул ему карточку.

— Позвони в гараж, — если здесь есть телефон, — пробормотал он, бросив сомневающийся взгляд на тусклый свет, который сиял над дверью. Затем он уехал, туман закрутился серыми завитками за его машиной. Нерешительно Паркер Уинфилд поднял воротник своего дорогого пальто, чтобы противостоять сырости и ознобу, и вошел в темный переулок. Тусклый свет уличного фонаря осветил его черты, показав испорченного молодого человека с отпечатками распутного образа жизни на лице с бледными глазами и слабым нерешительным ртом, которые даже прекрасный загар не в состоянии был скрыть.

Дом был узким и маленьким, высотой в два этажа, втиснутый между двумя более высокими кирпичными домами. Дверь, неожиданно, оказалась тяжелой плитой из полированного дуба с крепкими петлями. На маленькой латунной табличке над дверным звонком было одно слово «Зарнак». Посетитель позвонил в колокольчик и подождал, жалея о том, что позволил Муриель ван Вельт уговорить его прийти сюда.

Дверь открыл высокий мужчина в тюрбане, худой и стройный, его смуглое лицо имело ястребиные черты. Острые глаза были пронзительными, словно кинжалы, когда внимательно осмотрели Уинфилда с ног до головы.

— Вы мистер Уинфилд, — сказал человек в тюрбане на безупречном английском языке. — Входите, сагиб ждет вас.

Когда за ним захлопнулась дверь, и стальные болты скользнули на место, Уинфилд передал слуге шляпу и пальто, глядя на него с изумлением. Он представления не имел, что его может ожидать здесь, но, безусловно, не ожидал ничего подобного. В маленьком фойе была огромная бронзовая курильница на подставке из тикового дерева; тибетские картины висели на стенах, покрытых шелковой парчой; пышные персидские ковры укрывали пол под ногами.

Его пригласили пройти в небольшую комнату.

— Проходите, устраивайтесь поудобнее, сэр, сагиб примет вас через минуту, — сказал индийский слуга. Оставшись один, Уинфилд удивленно начал осматривать комнату. Мебель, очевидно, антикварной работы, стояла здесь и там, вся из тяжелого, полированного тика, инкрустированная слоновой костью или перламутром. У стен, завешанных дамасской парчой, стояли освещенные шкафы, заполненные раритетами, среди которых находились этрусские, хеттские, египетские, греческие артефакты. Ковры под ногами были из древнего Испахана, выцветшие, но все еще прекрасные. Тонкий аромат подслащивал воздух, поднимаясь ленивыми синими завитками от ухмыляющихся челюстей медного кумира.

Книжные полки были заставлены сотнями научных томов; Уинфилд просмотрел их рассеяно, но они были на латыни, немецком и французском языках, с неизвестными ему названиями — «Unaussprechlichen Kulten», «Livre d'Ivonis», «Cultes des Goules».

Стол, также из старого резного тика, был завален ворохом бумаг, блокнотов, заставлен книгами в кожаных переплетах. Египетские похоронные статуэтки из синего фаянса, тяжелые скарабеи из аспидного сланца, шумерские таблички с клинописными надписями использовались как пресс для бумаг. Над столом висела дьявольская маска, раскрашенная алым, черным и золотым, она словно рычала со стены, символическое золотое пламя изрыгалось из ее клыкастого рта и расширенных ноздрей. Уинфилд разинув рот уставился на нее.

— Тибетская, — сказал тихий голос позади него. — Она изображает Яму, Короля Демонов; в доисторической Лемурии ему поклонялись как Ямату, Владыке Огня.

Уинфилд вздрогнул от неожиданности и повернулся, чтобы взглянуть на своего хозяина, худого мрачного человека неопределенного возраста, одетого в золотой и пурпурный халат. Его кожа была желтоватой, его глаза были темными и чуть прикрытыми, его чёрные волосы украшало пятно — странная серебряная полоса, которая зигзагообразно опускалась от его правого виска.

— Вы Зарнак, я полагаю, — грубо выдохнул Уинфилд. Хозяин слегка улыбнулся. Сев за длинный, захламленный стол, он указал рукой на мраморный столик, на котором стояли резные хрустальные графины.

— По словам одного старого противника это звучит довольно неточно, я имею докторскую степень по медицине от Эдинбургского университета, докторскую степень по теологии из Гейдельберга, докторскую степень по психологии из Вены и докторскую степень по метафизике из Мискатоника, и мои гости обычно обращаются ко мне как доктор Зарнак. Пожалуйста, помогите себе с коньяком и расскажите мне, чем я могу вам помочь.

Вероятно, какое-то жуткое или ядовитое пойло, подумал Уинфилд, беря колоколообразный графин. Но с первого же глотка Уинфилду показалось, что он отпил жидкое золото.

— Имперский Токай, — пробормотал Зарнак, открывая записную книжку и доставая ручку. — Из подвалов покойного императора Франца-Иосифа. Итак: чем я могу вам помочь?

2. Город в море

— Все эти проклятые сны, понимаете, — начал Паркер Уинфилд, развалившись в кресле. — Всегда один и тот же проклятый сон, ночь за ночью… Я погружаюсь в море: сначала вода светло-зеленая, как яркий нефрит, затем стает темнее, как бирюза, а затем как малахит. Наконец, зеленый цвет стает настолько темным, что превращается в почти черный. Я… Я вижу огромные каменные блоки, покрытые водорослями, слизью и грязью. Есть центральное здание, какой-то храм; ядовитый зеленый свет сияет через портал, приманивая меня к нему…

— У этого города во сне есть название? — спросил доктор Зарнак. Тонкий рот Уинфилда скривился:

— Конечно! Но это скорее чепуха… Арлих.

Зарнак сделал заметку своим аккуратным почерком.

— Пожалуйста, продолжайте, — сказал он мягко. Уинфилд пожал плечами.

— Это действительно все, — признался он. — Кроме того, что во сне я ужасно боюсь! И каждую ночь я приближаюсь и приближаюсь к этому зеленому освещенному порталу… пока не просыпаюсь промокший в холодном поту. И потом, я слышу пение, знаете… какая-то проклятая восточная галиматья… чистое мумбо-юмбо…

— Вы можете воспроизвести это? — спросил Зарнак. Другой кивнул, слегка вздрогнув.

— Конечно, могу: я слышал эти бессмысленные слова достаточно часто… звучит как `фух,