даже выбить для себя княжество и стать князем, а не просто литературным подмастерьем князя. И действительно, молодой командор, такой же щедрый, как Дон Кихот, обещал сделать его по меньшей мере маркизом. Но храбрый Джованни был убит, и Аретино, отложив полученный шлем, вернулся в Мантую и к своему перу.

Теперь он сочинил насмешливый giudizio, или альманах, на 1527 год, предсказывая абсурдную или злую судьбу тем, кто ему не нравился. Разгневанный на Климента за то, что тот оказывал Джованни делле Банде Нере недостаточную и нерешительную поддержку, Аретино включил Папу в число жертв своей сатиры. Климент выразил удивление, что Федериго приютил столь непочтительного врага папства. Федериго дал Аретино сто крон и посоветовал ему убраться из-под папского влияния. «Я поеду в Венецию, — сказал Пьетро, — только в Венеции справедливость держит чашу весов ровно». Он прибыл в марте 1527 года и снял дом на Гранд-канале. Он был очарован видом на лагуну и оживленным движением того, что он называл «самой красивой дорогой в мире». «Я решил, — писал он, — жить в Венеции вечно». Он направил письмо с повелительными комплиментами дожу Андреа Гритти, восхваляя величественную красоту Венеции, справедливость ее законов, безопасность ее народа, убежище, которое она предоставляла политическим и интеллектуальным беженцам; и он добавил, величественно: «Я, наводивший ужас на королей… отдаю себя вам, отцам вашего народа».9 Дож принял его по достоинству, обеспечил ему защиту, назначил пенсию и ходатайствовал за него перед Папой. Несмотря на то, что Аретино получал приглашения от нескольких иностранных дворов, он оставался верным жителем Венеции на протяжении всех оставшихся двадцати девяти лет.

Мебель и предметы искусства, которые он собрал в своем новом доме, свидетельствуют о силе его пера, ведь они были подарены или сделаны возможными благодаря щедрости или робости его покровителей. Тинторетто сам расписал потолок личных апартаментов Пьетро. Вскоре стены засияли картинами Тициана, Себастьяно дель Пьомбо, Джулио Романо, Бронзино, Вазари; появились статуи Якопо Сансовино и Алессандро Виттории. В богатой шкатулке черного дерева хранились письма, полученные Аретино от принцев, прелатов, капитанов, художников, поэтов, музыкантов и знатных дам; позже он опубликует эти письма в двух томах общим объемом 875 тщательно отпечатанных страниц. В доме стояли резные сундуки и стулья, а также кровать из орехового дерева, подходящая для уже располневшего Пьетро. Среди этого искусства и роскоши Аретино жил и одевался буквально как лорд, раздавая благотворительность окрестным беднякам, развлекая множество друзей и череду любовниц.

Откуда у него были средства на столь роскошную жизнь? Отчасти от продажи своих произведений издателям, отчасти от подарков и пенсий, которые присылали ему мужчины и женщины, боявшиеся его презрения и искавшие его похвалы. Сатиры, стихи, письма и пьесы, которые выходили из-под его пера, покупали самые внимательные и важные люди Италии, жаждущие узнать, что он скажет о людях и событиях, и наслаждающиеся его критикой коррупции, лицемерия, угнетения и безнравственности того времени. Ариосто вставил в издание «Орландо фуриозо» 1532 года две строки, которые добавили к имени Пьетро два титула:

Ecco il flagello De' principi, il divin Pietro Aretino-.10

«Вот бич принцев, божественный Пьетро Аретино»; вскоре стало модно говорить о самом грубом и отвратительном крупном писателе эпохи как о божественном.

Его слава была континентальной. Его сатиры были сразу же переведены на французский язык; книготорговец на улице Сен-Жак в Париже сделал себе состояние, продавая их в розницу.11 Их с удовольствием принимали в Англии, Польше, Венгрии; Аретино и Макиавелли, по словам современника, были единственными итальянскими авторами, которых читали в Германии. В Риме, где жили его любимые жертвы, его сочинения раскупались в день их публикации. Если верить его собственным оценкам, его доходы от различных публикаций составляли тысячу крон (12 500 долларов?) в год. Более того, за восемнадцать лет «алхимия моего пера извлекла более 25 000 золотых крон из внутренностей различных принцев». Короли, императоры, герцоги, папы, кардиналы, султаны, пираты были среди его данников. Карл V подарил ему ошейник стоимостью 300 крон, Филипп II — 400, Франциск I — еще более дорогую цепь.12 Франциск и Карл соперничали за его благосклонность, обещая толстые пенсии. Франциск обещал больше, чем давал; «Я обожал его, — говорит Аретино, — но никогда не получал денег от его щедрот, которых хватило бы на то, чтобы охладить печи Мурано» (пригород, где была сосредоточена стекольная промышленность Венеции).13 Ему предложили рыцарское звание без дохода; он отказался, заметив, что «рыцарство без дохода — это как стена без запретных знаков; там все совершают непотребства».14 Итак, Пьетро посвятил свое перо Карлу и служил ему с незаслуженной верностью. Его пригласили на встречу с императором в Падую; по прибытии в этот город его приветствовала толпа, как современную знаменитость. Карл из всех присутствующих выбрал Аретино, чтобы тот ехал рядом с ним по городу, и сказал ему: «Каждый джентльмен в Испании знает все ваши сочинения; они читают все ваше, как только оно печатается». В тот вечер на государственном банкете сын сапожника сидел по правую руку от императора. Карл пригласил его в Испанию; Пьетро отказался, открыв для себя Венецию. Сидя рядом с завоевателем Италии, Аретино стал первым примером того, что позже назвали властью прессы; ничто подобное его влиянию не появлялось в литературе до Вольтера.

Его сатиры вряд ли привлекут наше внимание сегодня, ведь их сила заключалась главным образом в остроумных намеках на местные события, слишком привязанные к тому времени, чтобы иметь долговременное значение. Они были популярны, потому что нам трудно не получать удовольствие от поношения других; потому что они разоблачали реальные злоупотребления и смело нападали на великих и могущественных; и потому что они использовали все ресурсы языка улиц для литературы и выгодных литературных убийств. Аретино использовал человеческий интерес к сексу и греху, написав «Ragionamenti-разговоры проституток о секретах и практике монахинь, жен и куртизанок». На титульном листе книга была анонсирована как «Диалоги Нанны и Антонии… сочиненные божественным Аретино для его домашней обезьянки Капричио и для исправления трех состояний женщин. Отдано в типографию в апреле 1533 года в прославленном городе Венеции».15 Здесь Аретино предвосхищает раскатистую рибаллистику и эпитетическое безумие Рабле; он упивается словами из четырех букв и достигает некоторых