Вы можете подумать, что если, как я, взрослеешь в 1970-е, то в физическую жизнь проникают все достижения эпохи. Вы ошибетесь. Свободная любовь была лишь по телевизору – чем-то далеким и постоянно поносимым моей матерью. Я помню свою одержимость Джоном Денвером, Бобби Шерманом, ступнями моей лучшей подруги Мэнди Месснер в коротких кружевных носочках. А еще мне нравились сильный дождь, прикосновение к коже мха и пены для ванны. Я слышала о мастурбации, но знала только то, что ею занимаются мальчики. Вряд ли я догадывалась, что женщины могут стимулировать себя и доводить до оргазма. Секс всегда был чем-то внешним, а не внутренним. Секс был чем-то, чем может заняться с тобой мужчина, а не неотъемлемой частью внутренней реальности. Я думала о своей вагине, если вообще думала о ней, как о ничем не заполненной пустоте. Я была словно кукла – если ее вскрыть, внутри нет ничего, пробел, пустое место.

На развитие моей сексуальности влияло негативное отношения матери к сексу. Как и многих женщин в 1950-х годах – до того, как появление противозачаточных таблеток сделало половые отношения до замужества менее опасными, – ее учили, что внебрачные связи могут разрушить жизнь женщины, что желание нужно подавлять, что наслаждаются сексом только потаскухи. Идеи свободной любви пугали ее и вызывали непонимание. В тот один-единственный раз, что мы разговаривали о сексе, она сказала, что сношение – это омерзительно, что у тебя по ногам течет сперма. Когда я опаздывала домой или надевала топ, слишком обнажающий грудь или живот, или шорты, недостаточно закрывающие бедра, мать осуждала мою подростковую сексуальность. Она боролась с ней и проиграла.

Ее порицание не удержало меня от того, чтобы заниматься сексом, но долгое время не позволяло наслаждаться им. Потеряв девственность, я заперлась в ванной комнате квартиры, которую мой парень снимал с парой друзей из колледжа. Чтобы побыть с ним, я соврала родителям, что ночую у подруги, и ехала два часа по трассе. Это был совершенно новый уровень лицемерия. У меня голова шла кругом. Я рыдала, обнимая унитаз, меня рвало обедом, а потом и желтой слизью. Я помню, что штора для душа держалась всего на нескольких петлях, а по ее нижнему краю кружевом тянулась черная плесень. Что же я наделала? Я раз и навсегда отрезала себя от матери, от семьи и вошла в поток страшной силы, которую никогда не смогу контролировать. Я чувствовала сокрушительную мощь секса. Этот хаос, выбивающий почву из-под ног: «Все то потерянное, трагическое, что несет в себе человек, это “ослепляющее чудо” можно познать только в постели», – писал Жорж Батай. Мой бойфренд пытался уговорить меня выйти, но я уснула на полу и проснулась от рассеянного света, пробивающегося сквозь матовое оконное стекло, и голоса партнера, снова зовущего меня из-за закрытой двери.

В этой книге я не говорю о мужчинах и моем отношении к ним – я только рассказываю историю своего тела, ног, рук, рта, вагины. Чего оно хотело, как боялось, как неустанно шло вперед, каким трусливым и бесстрашным иногда бывало.

Моя сексуальная жизнь не становилась лучше вплоть до первого лета после окончания колледжа, когда я наконец-то начала трогать себя и фантазировать вне физической реальности полового акта. Мой первый опыт мастурбации был полной противоположностью ужасу, который я испытала, впервые увидев член, лежа на пледе под автобусом, или переживанию от потери девственности. Я присматривала за домом в Вашингтоне, щелкала по каналам и вдруг наткнулась на женщину в прозрачном платье. Ее руки были зажаты между ног, а позади закручивались цветные спирали, как в психоделических сценах фильмов 1960-х годов. Кровь прилила вниз, и я почувствовала то напряжение, которое испытывала во время прелюдии. Я тоже опустила руку между ног. Несколько движений, и я кончила в конвульсиях, как механическая игрушка на последних оборотах завода.

Я узнала особенности своего тела и хорошо изучила свой внутренний сексуальный ландшафт. Секс больше не вызывал стресс. Странно, но, когда процесс перестал полностью поглощать меня, я сделалась намного более страстной и вовлеченной. Когда я встретила своего первого мужа, мы занимались сексом каждую ночь. Помню, как напряжение между ног росло на протяжении дня и как вечерами мы вцеплялись друг в друга на ужасном матрасе раскладного дивана. Секс был той силой, которая цементировала мой день, структурировала жизнь. Растущее желание, удовлетворенное желание, снова и снова, день за днем.

Часы, проведенные на этом убитом диване, были пронизаны теплотой и наполненностью, которых нет в воспоминаниях ни о каком другом сексуальном опыте. Ирония в том, что, когда я была сильнее всего измотана сексом и голова буквально кружилась от желания, я чувствовала себя уютнее и безопаснее. Я ощущала гармонию, теплоту, безграничность. Не знала точно, где заканчивается мое тело и начинается тело моего будущего мужа. Романтическую привязанность между любовниками формируют те же биохимические процессы и вещества, что и связь матери с ребенком. И ту и другую вызывает окситоцин, мозг одинаково реагирует на этот гормон. Были длинные субботние дни, когда я вставала с кровати, только чтобы сходить в туалет или подогреть немного супа, а затем возвращалась к самому первому из испытанных форм удовольствия – пьянящей утонченности теплой материнской кожи, плотно прижатой к моему телу.

* * *

Там, в Париже, высокая женщина в красном халате, назвавшаяся Катриной, отдернула бархатную занавеску, и я вошла в подвальное помещение со сводчатым потолком, похожее на монашескую келью в готических романах. В тускло освещенной комнате было влажно, в дальнем углу стоял стол с предметом, который я сначала приняла за хлыст, пока не узнала в нем черный удлинитель. По дороге сюда я прошла за Катриной вниз по узкой спиральной лестнице и длинному темному коридору, крепко пахнущему спермой. Этот запах напомнил мне о мужчине, которого я увидела, в первый и последний раз посетив секс-клуб в Нью-Йорке. Всю ночь я наблюдала, как он бродит в свете ультрафиолетовых ламп, словно потерянный ребенок в подгузнике и мягких тапках-зайчиках.

Над камином висел большой черно-белый постер с худой обнаженной женщиной с пустыми глазами, в маске, украшенной перьями. Основа, к которой было прикреплено изображение, немного наклонилась, я надеялась, что пятно в углу было высохшей водой. Только увидев эту фотографию, я наконец признала, что нахожусь в месте, где женщины берут деньги за секс.

Катрина сказала мне снять купальник и лечь на стол лицом вниз и вышла из комнаты. Я слышала звук ее удаляющихся по коридору шагов. Я стянула купальник, забралась на массажный стол, легла на живот лицом в отверстие изголовья и постаралась прикрыть голую задницу полотенцем сомнительной чистоты. Черт побери, во что я ввязалась? Лежа на столе, я чувствовала, что во мне совсем не осталось сексуальной энергии. Может быть, из-за тревоги или смущения, но я чувствовала, что моя сексуальность утеряна или умерла.

Былая одержимость сексом сейчас кажется почти невозможной. После того как распался мой первый брак, мне было сильно за тридцать, и несколько месяцев я маниакально занималась сексом. Я сожгла свою жизнь до основания и, как обезумевший выживший, прокладывала путь из одной постели в другую. Каждая связь была одинаково яркой и скоротечной: мужчина позади меня на коленях, его член во мне по самое основание, мужчина, еще вчера бывший мне другом, просит кончить мне на лицо. Эти физические контакты не трогали меня и были мимолетными, как бусины, рассыпающиеся с разорванной лески. Набрасываясь на чужие тела, я пыталась дать толчок новой жизни, но этот способ не помогал пробудить к жизни ничего нового.