Дамочка осеклась. Глазки испуганно забегали.

— Не извольте гневаться, господин пристав. От горя я помешалась. И проверки не надобны. У меня все чинно. Девочки все при билетах. До восемнадцати лет живут на правах прислуги. Никто и пальцем к ним не прикасается. Не спорю, есть и зарвавшиеся гости, но у нас таким не рады. Слежу строго, по совести, — обволакивала словами Юлия Павловна. — Никого насильно не держу. Двери всегда открыты. Но никто об том не помышляет. Зачем, ежели здесь сытая жизнь, а там ни дома, ни содержания? За здоровьем их слежу. Из заработка вычитаю лишь половину. Таких условий во всем Китеже днем с огнем не сыщешь. Вот все ко мне и идут. В ножки кланяются. А у меня сердце большое. Жалостливое. Разумеется, вам дозволено посетить комнату Алечки. Я сама вас туда провожу. Недалече. За углом, вторая дверь налево.

Она начала подниматься с дивана, но Гордей отрицательно качнул головой.

— Мы сами. Уж поди не затеряемся.

Резко развернувшись, он схватил меня под руку, потащил к выходу и выпустил лишь когда за нашей спиной со стуком закрылась дверь.

— Неприятна женщина, — поморщилась я.

— Еще мягко сказано, — на удивление спокойно согласился он.

— Вы ей поверили?

— Аж прослезился…

Словно почувствовав некое невидимое глазу препятствие, Алевтина остановилась у деревянной двери, за которой находилась некогда принадлежащая ей комната. Издала грустный вой и растворилась в воздухе.

Судя по поведению, задумчивому виду и постоянным перемещениям в пространстве, ей не очень нравилось находиться в стенах борделя. А значит, нужно выяснять — связанно ли это с ее убийством, или долго неупокоеные духи тоже страдают от депрессии?

Пока я предавалась философским размышлениям, Гордей успел войти внутрь и сейчас оглядывался по сторонам.

Так себе вид. Стены покрыты серыми обоями. Единственное окно занавешено грязным тюлем. Из мебели — кровать и тумба. Не отличимые от тех, что мы видели в комнате Наины Олеговны. На полу стоял подсвечник с заплывшим огарком. А в воздухе летал застоявшийся запах табака.

Первым делом Гордей опустился на колени и заглянул под кровать. Долго приглядывался. Затем протянул руку и достал прямоугольную металлическую коробку. Маленькую. Чуть больше спичечного коробка.

Открыл ее, поднес к носу и громко чихнул.

— Это шкатулка?

— Табакерка, — отозвался он и принялся вертеть ее в руках. — Уголок сбит и красным окрашен. На краску не похоже. Полагаю, кровь. Надобно бы Полю Марковичу на проверку отдать. Уж он-то разберется что к чему.

— Думаете, это улика? Насколько я помню, у жертвы, кроме ножевой, других ран не обнаружено.

— То у жертвы. А ежели госпожа Немировская с гостем чего не поделила? Отходила его табакеркой. Мужик осерчал. Отомстить задумал?

— Тогда нам нужно выяснить, кого последнего она принимала два дня назад, — задумчиво протянула я. — А больше под кроватью ничего нет?

— Пыль одна в три слоя, — отмахнулся пристав и полез в тумбу. — Госпожа Немировская себя уборкой утруждать не привыкла.

Полки оказались пусты. Под матрасом тоже ничего не обнаружилось. Я даже под подоконником проверила, все щели там истыкала, но кроме впавших в зимнюю спячку парочки усатых тараканов не нашла ничего.

— Как странно, — задумчиво протянула я, садясь на разворошенную Ермаковым кровать, пока сам пристав щупал деревянный пол, надеясь найти подвижные доски, охранявшие тайник. — Комната совсем неживая, а ведь здесь Алевтина Максимовна проводила очень много времени. Но ни вещей ее, ни картины какой на стене. У Наины Олеговны повеселее было.

— Не имела необходимости? — предположил Гордей.

— Не скажите. Она в первую очередь женщина. А мы, женщины обживаем любое место, где задерживаемся дольше пары часов. Хоть заколка в шкафу. Хоть, книга на полке. Кстати, очень странно, что здесь нет ни одной полки.

Поднявшись, я подошла к стене и пощупала. Затем постучала кулаком. Ничего.

— Полагаете, убиенная была из шпионок? — хмыкнул пристав.

— Она была проституткой, а значит женщиной с крепкими нервами и готовой ко всему, — пожала я плечам и продолжила обстукивать стены.

Звук изменился, когда я приблизилась к окну. И обои в этом месте имели неровный край. Потянув за него, я увидела потрескавшуюся доску. Отошла она без проблем, демонстрируя небольшое углубление, в котором лежали свернутые в трубочку рубли и завернутая в кожу записная книжка с вырванными страницами.

— Бинго! — подпрыгнула я, резко обернулась, чтобы похвастаться находкой перед Гордеем, и уткнулась носом в его грудь.

Оказалось, мужчина, заинтересовавшись моими действиями, успел подойти почти вплотную и сейчас, удивленно приподняв правую бровь, взирал на найденный клад.

— Вы страшная барышня, Софья Алексеевна.

— Это почему же?

— Не только умны, но и чертовски удачливы.

— В криминалистике нет такого понятия, как удача, — лекторским тоном заметила я. — Здесь все решает логика.

— Снова ваши немецкие журнальчики?

— Они самые.

Мужчина забрал у меня из рук записную книжку. На деньги даже не обратил внимание.

— Чтение, конечно, занимательное, но что стряслось с Шекспиром и Дюма?

Я развела руками.

— Они умерли.

Хмыкнув, пристав открыл записную книжку и, как я до него, принялся ее листать. А закончив, выругался про себя и бросил на кровать.

— Бесполезная находка. Половина листов вырваны, остальные — пусты. Полагаю, Алевтина Максимовна книжицей не пользовалась…

— Или убийца нас опередил.

Гордей кивнул на две свернутые сторублевые банкноты, которые я вернула обратно в тайник.

— Чего ж он «катеринки» [3] с собой не прихватил?

— Может, торопился? Или спугнули? — предположила я, потянувшись за блокнотом. Под обложкой ничего не спрятано. Зато меня привлекли продавленные полосы на первой, после вырванных, странице. — Гордей Назарович, а не могли бы вы попросить у местных девушек темный воск? Думаю, вам не откажут.

Ермаков нахмурился.

Он явно не привык исполнять по первому слову просьбы непонятных барышень. Но, видимо, что-то надумал, открыл дверь и вышел. До уха донесся его командирский голос:

— Паренек, ходь сюды!

Пока Гордей отсутствовал, я еще раз проверила старенький матрас. Затем заправила постель. Вернулась к тайнику и прикрыла его доской. Будто нас здесь и не было.

Пристав вернулся быстро. В комнату проходить не стал, лишь развел руками.

— Нет у них темного. Свеча не подойдет?

— К сожалению, нет, — покачала я головой и тут же вспомнила. — Гордей Назарович, кажется, я видела у вас карандаш? С ним, конечно, не так эффективно. Но на безрыбье…

Он вытащил из кармана небольшую записную книжку, вытянул из нее карандаш и протянул мне. Затем прислонился спиной к стене и, скрестив руки на широкой груди, внимательно следил, как я натираю страницу.

Когда на бумаге проступили первые отчетливые буквы, мое сердце сделало