времени КПК начала применять в городах отдельные практики, которые использовались в ходе революционных преобразований в деревнях. В городах не проводилась земельная революция, однако там хорошо сработали технологии массовой мобилизации. Партия стремилась укреплять городские механизмы государственного строительства через ряд мобилизационных компаний, в которых сочетались принуждение и попытки убеждения людей. Как и в сельской местности, этот процесс периодически сопровождался эксцессами и мог реализовываться через насилие, неприкрытое устрашение и даже террор. Однако одним принуждением и вселением ужаса КПК не могла достичь своих целей. Партия также формировала низовые организации, которые позволяли контролировать, поощрять и наказывать население, а также расширять зону его контроля.

С 1949 по 1956 г. КПК увеличивала свою власть над городами через мобилизационные кампании трех типов. Самыми впечатляющими были кампании, нацеленные на укрепление политического влияния партии. Такие мероприятия принимали форму «кампаний за подавление контрреволюции», а также последовавших движений против «трех зол» и «пяти зол», нацеленных против коррупции и уклонения от уплаты налогов и сопровождавшихся изъятием активов у частного бизнеса. Второй вид кампаний предполагал коррекцию поведения и настроений населения. Это, в частности, были кампании против преступности, наркотиков и секс-торговли, а также «идеологическая перестройка» групп, которые считали «буржуазной интеллигенцией». Наконец, кампании третьего типа мобилизовали городскую бюрократию на выполнение конкретных задач, в том числе регистрацию городского населения, выявление политически благонадежных представителей полиции, коллективизацию услуг и ремесел и, наконец, национализацию промышленности[43].

К середине 1950-х гг., по мере реализации первых попыток ликвидировать врагов и утихомирить оппонентов, КПК начала расширять свой контроль над населением за счет бюрократических средств. Система регистрации домохозяйств прикрепляла людей к определенному адресу, исключая возможность смены постоянного места жительства и неразрешенных поездок. Система поставок и нормирования товаров позволяла распределять продовольствие, жилье и материальные блага между людьми в зависимости от их статуса и уровня. Назначенные правительственными структурами чиновники отслеживали процессы в городских районах и координировали свои действия с полицейскими участками в кварталах. Частные кустарные мастерские, сервисные компании и производственные предприятия были переданы в государственную собственность и под государственный контроль. Новая система найма предполагала предоставление рабочих мест по решению бюрократических структур, а не по добровольному согласию сторон. Городское население было подвергнуто регистрации с указанием классовой принадлежности и политического прошлого. Была установлена система политических досье, которая контролировала поведение и политические склонности отдельных людей. Во второй половине 1950-х гг. на смену массовым собраниям, публичным судилищам и казням, которые были столь распространены в первые годы КНР, пришли бюрократические процедуры, проводившиеся рабочими ячейками и жилищными советами.

Установление порядка

Первое, что НОАК делала при вступлении в новый город, была замена всех ведущих муниципальных чиновников на кадровых сотрудников и офицеров, которые продвигались на юг вслед за армией и объединялись в «комитеты военного контроля» [Gao 2004: 69–79; Vogel 1969: 46–51]. Большинство таких людей были выходцами с севера и ветеранами северных опорных пунктов. Зачастую они не понимали южных диалектов китайского языка и не могли говорить на них [Gao 2004: 47–51; Vogel 1969: 51–55]. КПК столкнулась с тяжелым дефицитом надежных кадров с опытом работы в городах. В местных подпольных структурах партия была представлена мало, а бывшие партизаны из провинции плохо понимали городскую специфику. В этой ситуации помогали активисты-студенты, которые, присоединившись к организациям под эгидой КПК, путешествовали на юг вместе с военными. Но в целом у партии не было выбора. Приходилось во многом полагаться на существующие городские администрации и даже полицейские силы [Brown 2012: 16–22; Gao 2004: 51–64; Vogel 1969: 55–60; Wakeman 2007].

Более 60 % националистической полиции в Шанхае осталось на своих постах после «школы перевоспитания» в 1949–1950 гг. Надзор за ними осуществлялся новым штатом прошедших подготовку офицеров, представлявших НОАК, а также тайными членами партии, которые были внедрены в ряды полицейских ранее [Wakeman 2007: 23–25]. В Шанхае КПК использовала организационную структуру городских районов, сформированную во времена японской оккупации и сохраненную националистами после капитуляции агрессора. Партия развила и расширила существующую систему регистрации домохозяйств, введя, в частности, талоны на продовольствие. В отличие от националистов, новый режим использовал низовые организации на уровне кварталов для мобилизации людей на участие в массовых митингах и политических кампаниях [Ibid.: 43].

Первой задачей, которую поставили перед «вставшей на путь истинный» полицией Шанхая, стало укрепление общественного порядка. Количество мелких разносчиков и киосков на улицах сократилось вдвое. Все издания должны были пройти регистрацию в полицейских органах, чтобы считаться работающими в рамках закона. Были закрыты пункты обмена валюты. Задерживались, регистрировались и отправлялись на перевоспитание попрошайки, воры-карманники и бродяги. Был положен конец мошенническим схемам, которые вместе с велорикшами проворачивали городские преступные группировки. Фальшивомонетчики подвергались казни. Бывшим солдатам и чиновникам Гоминьдана было приказано добровольно пройти регистрацию. В обмен на нее им обещали смягчение ответственности, а за ее отсутствие грозили тяжкими наказаниями. Жестокие меры, принятые против преступности, базировались на принципе: арестован – значит, виноват, и только к сознавшимся можно проявить снисхождение. Масштабные карательные операции проводились против вооруженных бандитов и подпольных активистов-националистов, которых Гоминьдан оставил после себя для осуществления акций саботажа, подрывной деятельности и политических убийств. Все описанные мероприятия были усилены в 1950 г. с началом Корейской войны в ходе кампании подавления контрреволюции, в рамках которой новый режим стремился консолидировать свою власть еще более жестокими и насильственными средствами [Dikötter 2013: 50–51, 53–55; Wakeman 2007: 52–58].

КПК недвусмысленно дала понять большому сообществу иностранных специалистов, многие из которых проживали в Китае продолжительное время, что в Поднебесной им больше не рады. В их отношении распространились притеснения со стороны полиции, изъятие недвижимости и прочей собственности, многие иностранные предприниматели, сотрудники консульств, учителя, миссионеры и даже учащиеся оказались брошенными за решетку. С началом Корейской войны гонения лишь усилились, что привело к волне задержаний, изгнаний и периодических убийств. К 1951 г. иностранцы были в целом выдворены из Китая. Особенно сильный удар пришелся по католическим и протестантским церквям и поддерживаемым ими сетям детских домов, благотворительных организаций и монастырей. Через несколько лет на их место пришли массы советников из СССР и его новоприобретенных государств-сателлитов [Dikötter 2013: 104–120, 124–127; Hooper 1986].

Уничтожение оппозиции

Кампания 1950–1951 гг. по подавлению контрреволюции, начавшаяся после периода борьбы за укрепление общественного порядка, позволила усилить контроль [над городами]. Как и в сельской местности, захват силами НОАК территорий сопровождался возникновением очагов массового сопротивления. В городах основное беспокойство вызывали подпольные агенты Гоминьдана, которые занимались саботажем и покушениями на жизнь людей. Однако мишенями кампании были и тайные сообщества, подпольные преступные группировки и религиозные секты – давняя составная часть жизни в китайских городах. Все эти объединения были