вопрос: не лучше ли подождать 3–4 недели, когда лед тронется, и они смогут легко захватить Петроград? Странно, что такая простая мысль никем не высказывалась. Для противников советской власти всех оттенков, от Чернова до офицеров флота, Советы были большевистским инструментом власти, который нужно немедленно уничтожить, и чем скорее, тем лучше. Им в голову не приходила простая мысль, что для матросов конец срока действия совета 1 марта имеет принципиальное значение. Для советских историков кронштадтские матросы стали контрреволюционерами, некими «эсерами-черносотенцами», а их стремление к обновлению Советов они воспринимали как тактический маневр. Но почему на это не обратил внимание ни один из постсоветских или западных историков, писавших о Кронштадте, особенно анархист Пол Эврич?

Было принято решение об отправке в Петроград делегации в составе 30 человек для ознакомления властей, рабочих, матросов, красноармейцев с принятой резолюцией. Они должны были попросить прислать в Кронштадт беспартийных представителей, чтобы ознакомиться с положением на месте.

Яркими и запоминающимися являются письма матросов, перехваченные цензурой, их дневники и записные книжки. Это были люди с различным уровнем образования, с разным пониманием того, что происходит. Но их объединяла одна надежда, что власти, в создании которой они сыграли такую роль, больше не будет. Матрос Н. Ф. Жуков в дневнике описал свои впечатления о событиях 1 марта: «Всё накипевшее за три года в груди всех этих голодных, оборванных и озлобленных людей вылилось наружу в страстных зажигательных речах на этом митинге. Никто ни о чем не думал, а только высказывал, вернее, выворачивал наизнанку перед толпой свою душу. И сколько горечи, злобы и безнадежности было в этих простых, но проникающих в сердце словах, или, вернее, не безнадежности, но горячей веры в светлое будущее, которое придет, но когда! И при этом полный порядок в действиях. Незаметно ни переполоха, ни страха. Буквально все были объяты одной мыслью, одним желанием сбросить с себя тяжелое ярмо власти коммунистов. Раздавались даже крики „Долой советскую власть!“, но были заглушены другими: „Да здравствует советская власть, долой коммунистов!“»[204]

В некоторых письмах на фоне ненависти к коммунистам и отсутствия представления о форме будущей власти присутствует уверенность, что это будет своя, рабоче-крестьянская власть. М. Д. Рощин писал отцу в город Калядин: «Поздравляю вас с наступлением новой власти крестьянской-рабочей-матросской-красноармейской Учредительное собрание. ‹…› Дорогой папаша, говорите смело все наболевшее в сердце и выпейте ту кровь из коммунистов, которую они пили из нас. Долой коммунистическую банду, да здравствует народ – свобода слова. Кричите смело „долой коммуну“ – мы к вам придем на помощь»[205].

В некоторых письмах основной упор делается на вопросы, о которых на собрании не говорили ни слова, но волновали они многих.

Д. В. Юрин писал домой в Херсонскую губернию, село Давыдов Брод: «У нас в Кронштадте вынесли резолюцию, чтобы жидов всех сослать на Палестину, чтобы не было у нас в России такой гадости, все матросы кричат, долой жидов, они нам и так надоели за несколько годов и коммуна тоже надоела за четыре года»[206]. Антисемитские разговоры широко велись между матросами. Но руководители движения не хотели давать никаких поводов для обвинения их в антисемитизме, который тогда воспринимался как синоним контрреволюции.

Хотя матросы продолжали считать, что еще осталась возможность решить противоречия с большевиками мирным путем, у основного выезда из города был поставлен караул матросов с «Петропавловска». На кораблях, в воинских частях и рабочих коллективах происходили собрания по выбору делегатов на экстренное совещание. Оно должно было «образовать такой орган, с помощью которого можно было бы провести намечавшиеся резолюцией перевыборы в Совет на более справедливых основаниях»[207]. О том, какой характер носили собрания в фортах, писал командир тяжелой артиллерии форта Риф Ю. Ф. Макаров: «…посланные с „Рифа“ на митинг красноармейцы сильно возбужденные и долго потом, как можно было заметить, шушукались с товарищами. Вечером к комиссару форта поступило заявление от группы красноармейцев об устройстве общего собрания. Комиссар колебался, но потом сдался, и собрание было созвано. В повестке дня стоял отчет делегатов об общегарнизонном митинге. Вначале все шло спокойно, хотя заметно было, что масса сдержанно волновалась, но открыто выступить против власти еще боялась». Было решено избрать революционный комитет форта, но выборы проходили вяло, страх еще продолжал сковывать собравшихся. В конце концов, был избран Ревком из пяти солдат, известных гарнизону, как противники большевизма. Ревком сразу стал действовать энергично. Был отдан приказ обезоружить всех коммунистов, издано распоряжение об усилении дозоров и караульной службы. Настроение собравшихся изменилось. На собрание были приглашены офицеры, и они согласились действовать вместе с солдатами и матросами против коммунистов: «Настроение у всех было очень воинственное, многие не ложились спать всю ночь. У каждого было какое-то пасхальное настроение, единодушие было общее, всем как-то легче на душе, сбросив иго комиссародержавия. В каждом углу шел свободный разговор. Все, не стесняясь, ‹…› ругали и проклинали коммуну и вспоминали различные обиды и притеснения, творимые коммунистами как в армии, так и в деревне над стариками-родителями. Комсостав всю ночь провел в казармах вместе с солдатами. Подъем был необычайный…»[208]

Большевистское руководство в Кронштадте в первые часы растерялось. На совещании в исполкоме Совета комиссар крепости Новиков и комендант настаивали на принятии решительных мер, но Калинин считал, что ничего страшного нет. Видимо, настроение председатели ВЦИК резко изменилось, после того как матросский караул у Петроградских ворот отказался разрешить ему и сопровождающим лицам выехать из города. Он был вынужден вернуться в исполком Совета. И только по настоянию Кузьмина с Петропавловска позвонили караулу и разрешили Калинину покинуть Кронштадт[209]. Он прибыл в Питер и вместе с Зиновьевым и М. М. Лашевичем отправил тревожную телеграмму Троцкому: «Мы теперь убеждены, что события в Петрограде – есть начало восстания. Предполагаем, что уже с утра события станут быстро развиваться, нужна помощь от вас»[210].

Несмотря на сопротивление комиссаров, впрочем, не очень активное, на кораблях, в воинских частях и на заводах в ночь с 1 на 2 марта проходили выборы в делегатское собрание. 2 марта в 2 часа дня в Доме просвещения (бывшее Инженерное училище) собралось 250–300 человек. Среди делегатов были и коммунисты. Сразу был избран Временный революционный комитет (Ревком) под председательством С. М. Петриченко. В него вошли: Н. В. Архипов, матрос-машинист линкора «Петропавловск»; И. Е. Орешин, заведующий 3-й трудовой школой; Г. П. Тукин, мастеровой Электромеханического завода, и В. П. Яковенко, телеграфист Кронштадтского района службы связи.

Давайте попробуем познакомиться поближе с одним из