Шрифт:
Закладка:
Малая Дмитровка, дом 16
Надгробная плита на могиле Б. Глубоковского
По некоторым сведениям, узнав о приговоре, приехавший с Кавказа Есенин, неожиданно для окружения, сорвался и уехал в Баку. В. Наседкин вспоминал: «Накануне отъезда, совершенно трезвый, он долго плакал. В последний день грустная улыбка, вызывавшая в близких жалость и боль, не сходила с его лица». Одаренный талантами артист и в заключении участвовал в создании театрального коллектива, играл Рогожина в постановке «Идиота», написал несколько книг, в т. ч. «Путешествие из Москвы на Соловки». Весть о гибели Есенина застала его в заключении. В период резких нападок на поэта, обвинении в «есенинщине» он опубликовал статью «Сергей Есенин» в журнале «Соловецкие острова», в которой рассказал о подлинном Есенине, защищая покойного друга. Отсидев 8 лет из 10, Глубоковский вернулся в Москву. Его восстановили в Камерном театре. По воспоминаниям Натальи Зиновьевой-Милоновой, жены Приблудного, он сдал свою полуподвальную комнату на Малой Дмитровке, в доме, где располагались редакции газет, где бывал Есенин, где жил Борисов-Шерн (дом № 16) Ивану, а сам жил у жены. Вернулся больным, с наркотической зависимостью. Кололся прямо через одежду. Умер через несколько лет от заражения крови. Похоронен рядом с могилой Сергея Есенина.
Центропечать
На Тверской улице под номером 12 числится два здания: доходный дом фабрикантов Бахрушиных, весь в завитушках, и левее – более строгих линий, на углу с Козицким переулком. В 1930-м году его надстроили двумя этажами. В 18-м веке владение принадлежало графу П.С. Салтыкову, затем там располагалась гостиница, одна из лучших в Москве; в ней останавливались Л.Н. Толстой и Ф.И. Тютчев. После революции здание передали Центропечати. Здесь, в кабинете заведующего Центропечатью Бориса Федоровича Малкина, часто появлялись имажинисты. (Л.В. Занковская высказала обоснованное предположение о том, что Борис Федорович Малкин и двоюродный брат Мариенгофа Боб – одно лицо, о чем скромно умалчивает Анатолий Борисович в своих воспоминаниях!) Из воспоминаний Анатолия Мариенгофа: «На Центропечати зиждилось все благополучие нашего издательства. Борис Федорович был главным покупателем, оптовым. Сидим как-то у него в кабинете. Есенин в руках мнет заказ: требовалась на заказе печать заведующего. А тогда уже были мы Малкину со своими книгами что колики под ребро. Одного слова «имажинист» пугались, а не только что наших книг. Глядит Малкин на нас нежными и грустными своими глазами (у Бориса Федоровича я не видел других глаз) и, увлекаясь, что-то рассказывает про свои центропечатские дела. Есенин поддакивает и восторгается. Чем дальше, тем больше. И наконец, весьма хитро придя в совершеннейший восторг от административного гения Малкина, восклицает: «А знаешь, Борис Федорович, ведь тебя за это, я так полагаю, медалью пожалуют!» В те годы никаких медалей еще не существовало и ордена не превращали человека в рождественскую елку. От такой есенинской высокой награды добрейший Малкин добрел еще больше. Глядишь – и подписан заказ на новое полугодие». Если верить краснобаю-Мариенгофу, то таких «медалей» Малкин получил от Есенина аж три! Приятель Сергея Александровича – А. Сахаров – тоже восхищался умением поэта убеждать чиновников и добиваться своего: «Убеждение состояло в том, что Есенин вперял в стоящего перед ним беспокойно-молящий взгляд, от которого все внутри переворачивалось, и тот был побежден. Так было и в дружеских ссорах – достаточно было ему пристально-нежно посмотреть на рассерженного или обиженного, и злоба таяла, как воск. Выходим из Центропечати. Есенин ликует».
Тверская, дом 12
Думаю, не столько хитрость, сколько непреодолимое обаяние помогали Есенину. Молодой, талантливый, смешливый… В воспоминаниях Георгия Устинова есть забавный эпизод, также связанный с этой организацией: «Звенит весенняя капель. Потеплел ветер, на тротуарах обледеница. У входа в Центропечать гудит водосточная труба. Мы идем «послужить». Есенин молчалив, он о чем-то сосредоточенно думает. «О чем ты?» – «Да вот, понимаешь ли, ищу ассонанс… Никак не могу подобрать. Мне нужен ассонанс к слову «лопайте». Мы подходили к Центропечати. И как раз на той ледяной луже, которая образовалась от центропечатской водосточной трубы, Есенин поскользнулся и сел в эту лужу среди тротуара. «Нашел! – кричит он, сидя в ледяной мокроти и хохоча на всю Тверскую. – Нашел!» И когда мы поднимались по лестнице в Центропечати, он мне продекламировал: «Слушай, вот он – ассонанс, вернее – консонанс:
Нате, возьмите, лопайте
Души моей чернозем.
Бог придавил нас ж…ой,
А мы его солнцем зовем…»
«Книжная лавка писателей»
В старой Москве Леонтьевский переулок славился многочисленными небольшими антикварными магазинчиками. В начале 20-х годов ХХ века в доме № 16, в левой части, рядом с проходом во двор, появилась родоначальница всех московских книжных лавок того времени – «Книжная лавка писателей». Прошли годы, исчезла лавка, и дверь ее превратили в узкое окно. А в 20-х кто только не посещал лавку! Завсегдатаями были и имажинисты. Вадим Шершеневич писал: «Маститый Союз писателей имел книжную лавку. Там важно стояли у прилавка Ходасевич, Осоргин, Б. Зайцев и другие. <…>В те годы вы могли случайно найти в книжном магазине <…>книгу, которую до революции вы не могли достать нигде, и купить эту книгу за бесценок. Но достать нужную книгу было нельзя. Тогда возникла «Книжная лавка писателей», восполнявшая эту брешь. Однако лавка специализировалась на классиках. Нам нужна была отдушина поэтическая. <…> Отец Кусикова долго убеждал нас, и наконец мы с Сандро пошли в Моссовет просить разрешение на Книжную лавку поэтов. Узнав откуда-то по секрету об этом, туда же отправился и Толя с Сережей. После небольших хлопот мы
