Шрифт:
Закладка:
— Экой шутник, право!
— Однако простимтесь: я скоро поеду.
— Неужто? да останьтесь хоть до завтра: что за охота ехать к ночи?
— Веселее, — слез не видать. Прощайте!
И Каютин протянул руку Доможирову. Доможиров простер к нему свои объятия, прижал его крепко к своей засаленному халату и небритой бородой прикоснулся два раза к его щекам.
— Счастливого пути! — сказал он. — Лихом не вспоминайте!
— Не буду, не буду, вы только не браните меня.
— Не за что, — растроганным голосом отвечал Доможиров, и вдруг, будто припомнив что-то очень важное сказал: — подождите, я сейчас приду.
— Мне некогда.
— Одну минуту! — с упреком произнес Доможиров и выбежал вон.
Каютин печально смотрел на свою комнату. Она была совершенно пуста; с вечера еще вся мебель была продана Щукин двор, за пять целковых. Только кучки сору и черные полоски напоминали диван и комод, накануне украшавшие комнату.
Каютин подошел к окну и раздвинул зелень; он хотел было закричать Полиньке, чтоб она в последний раз посмотрела на его окно, но голоса недостало, и слезы рекой полились из его глаз; он отскочил от окна и плакал, как дитя.
Дверь с шумом раскрылась. Как дикий черкес, влекущий на аркане пленника, Доможиров сердито тянул своего сына в комнату, а тот упирался и кусал рукав своего халата. Сын, по примеру родителя, вечно ходил в халате.
— Ну, простись же, поблагодари! — говорил Доможиров, делая сыну страшные гримасы.
— А, Митя! прощай! — сказал Каютин.
— Скажите, чтоб хорошенько учился, — шепнул Доможиров.
— Учись хорошенько, Митя.
Мальчик молчал и продолжал кусать свой рукав.
— Ну, поцелуй же!
Доможиров, недовольный неловкостью сына, толкнул его в спину к Каютину. Мальчик от неожиданного удара ткнул прямо в живот молодому человеку и сильно сконфузился. Наконец он привстал на цыпочки и чмокнул в пуговицу пальто Каютина.
— Прощай!
И Каютин, смеясь, поцеловал Митю в лоб.
— Прощайте! — сказал Каютин, обращаясь к Доможирову.
— Прощайте, с богом! желаю вам счастья… приятного путешествия, — говорил Доможиров вслед уходящему Каютину.
— Бутылочки-то не разбейте! слышите?
— Слышу, слышу!
Каютин, перебежав улицу, в одну секунду очутился в комнате Полиньки. Гостей прибавилось немного. Катя и Федя играли около чемодана, а мать их сидела в углу и печально смотрела на своих детей. Надежда Сергеевна тихо разговаривала с Полинькой, которая при входе Каютина поспешно вытерла слезы.
— А, здравствуйте, Ольга Александровна! как поживаете? — сказал Каютин, раскланиваясь с печальной матерью Кати и Феди. — Ну, а вы что кричите, а? — продолжал он весело, обращаясь к детям. — А где же Карл Иваныч? что его не видать?
— Я ему дала комиссию; он сейчас придет, — отвечала Полинька.
— Хорошо! А я покуда, с позволения дам, выкурю трубку.
Но вдруг лицо Каютина омрачилось.
— Ах, я дурак! что я наделал? табаку-то и не купил, — воскликнул он печально и с ужасом посмотрел на всех.
Полинька невольно улыбнулась и, перемигнувшись с Надеждой Сергеевной и Ольгой Александровной, отвечала:
— Зато вино есть!
— Я сейчас сбегаю… нет, мне не хочется…
И Каютин хныкал, как капризное дитя; ему не хотелось оставить Полиньку. В ту минуту в дверях показался Карл Иваныч, весь запыхавшись, с двумя картузами табаку в руках, Он, видимо, смутился и не знал, что ему делать при виде Каютина, который радостно закричал: «а, а, а!»
Полинька подскочила к оторопевшему Карлу Иванычу, вырвала у него из рук картуз с табаком, поблагодарила его за хлопоты и весело начала дразнить табаком Каютина.
— А я об вас спрашивал, — сказал Каютин и пожал руку Карлу Иванычу. — Спасибо вам: вы все хлопочете.
— Ничего-с! — И Карл Иванович странно улыбался и вытирал себе лоб; потом он взял Каютина за руку, отвел его в сторону и, таинственно подавая ему коробочку сигар, сказал: — Вот-с, на дорогу.
— Что это? сигары?.. Ах, Карл Иваныч, спасибо, спасибо вам!
Каютин поцеловал смущенного Карла Иваныча в лоб.
Полинька, пользуясь временем, самодовольно набивала табаком чудесный новенький кисет собственной работы.
— Где табак? — спросил Каютин, суетясь с трубкой, которую хотел набить.
— Вот он! — торжественно сказала Полинька и подала ему туго набитый кисет.
Каютин был тронут внимательностью Полиньки; он молчал и так нежно смотрел на свою невесту, что она, краснея, сказала:
— Что же вы?
— Полинька!.. Палагея Ивановна! — поправился Каютин, но слов у него недостало… он с жаром поцеловал ее руку.
Полинька вырвалась и сказала:
— Ну, набейте же вашу трубку.
— Какой хорошенький! — в восторге говорил Каютин, разглядывая кисет.
Он осыпал его поцелуями и бегал по комнате с криком «какой хорошенький!» Подбежав к Полиньке, Каютин неожиданно поцеловал ее в щеку. Полинька вскрикнула и готова была надуться; но Каютин так смешно вертелся по комнате, всех целуя, с кем сталкивался, что сердиться у Полиньки недостало духу. Все смеялись. Каютин, все больше одушевляясь, делал страшные прыжки, прижимал к сердцу кисет, целовал его страстно; но вдруг; общий смех и говор замолк. Каютин, приготовлявшийся к новому прыжку, остановился неподвижно. Все прислушивались к тяжелому стуку, раздавшемуся у окон… Вдруг стук замолк.
— Телега, телега! — радостно кричали дети, подбегая к окну.
Полинька побледнела и закрыла лицо руками: В комнате было страшное молчание. Привязанный колокольчик уныло позванивал, когда коренная встряхивала головою. Безобразная Розка злилась и лаяла на телегу и особенно на ямщика, который дразнил ее кнутом. Карл Иваныч, дрожа всем телом, смотрел то на Полиньку, то на Каютина, стоявшего неподвижно среди комнаты с испуганным лицом.
— Шампанского! давайте пить и веселиться! — вдруг вскрикнул он и снова запел и завертелся по комнате.
— Где же вино? — спросила Полинька.
— В колодце у Доможирова… ла, ла, ла! — отвечал Каютин, напевая вальс Вебера и грациозно вальсируя с кисетом, который он держал за снурки, будто даму.
Все засмеялись.
— Зачем вы его туда кинули? — спросил Карл Иваныч.
— Ха, ха, ха! вот мило! как кинул? деньги заплатил, да кинуть! нет-с, я не такой! я его опустил, чтобы оно холоднее было.
— Я сбегаю принесу его.
Карл Иваныч побежал за бутылкой.
— Пока уложили бы чемодан и вещи в телегу, — заметила Надежда Сергеевна.
— Успеем, — беспечно отвечал Каютин, будто оставалось еще очень много времени, и, обратясь к Полиньке, тихо прибавил:
— Ну, Полинька, я уез…
И, не окончив своей фразы, он громко запел:
Вот мчится тройка удалая
Вдоль по дороге столбовой!
Но и песни своей он не кончил, а снова обратился к Полиньке:
— Палагея Ивановна, спойте мне что-нибудь.
— Вот что вздумали! я стану петь!
— Отчего же и нет? Ну, пожалуй, если не хотите петь,