Ирина: Получилось? Не переломала ничего?

Элина: Нет, ничего не переломала.

Ирина: Элина, ваши детские годы – это Латвия, часть Советского Союза. Была огромная общая территория, но Прибалтика была совершенно другой. Латвия для меня представлялась уже как Западная Европа. Особенный вкус, любовь к деталям. Насколько это созвучно с вашей испанской жизнью возле Гибралтара? Там же все по-другому, и голоса резче звучат, и жестикуляция другая. Как вы совмещаете эти два мира? И ваши дети, кем вы хотите, чтобы они себя ощущали? Им-то уже сложнее, наверное, будет?

Элина: Они с ранних месяцев уже разъезжают и очень хорошо подключаются там, где они есть. И я стараюсь эту легкость жизни, испанскую легкую жизнь переносить сюда, чтобы мы не всегда здесь такие хмурые были – все же погода и так далее, а здешнюю серьезность переносить туда. Я помню, когда мы решили, что дети родятся там, в Испании, – у одной день рождения в сентябре, у другой в январе, – я просто хотела тепло, я хотела свет и хотела солнце. Но когда я там осталась на полгода, уже не могла дождаться уехать оттуда, потому что там все так прелестно, так красиво и так…

Ирина: Одинаково хорошо.

Элина: …да, одинаково. Я хотела опять в эту серую, холодную зиму и приехала, а потом опять… Так что я все время мотаюсь, и мне кажется, что мне нужны эти новые импульсы. Не знаю, наверное, несерьезная какая-то…

Ирина: Элина, а может быть, вам просто в зоне комфорта тесно?

Элина: Да. Есть же такая фраза: слишком все хорошо, наверное, что-то будет плохое сейчас.

Ирина: Это суеверие.

Элина: Может быть.

Ирина: А вы суеверная?

Элина: Да. Но не в том смысле, что, не дай бог, черная кошка проскочит, но я все же не провоцирую, наверное, не надо «льва тянуть за хвост».

Ирина: Не надо дразнить. Мы говорили с Кристой Людвиг, и я вам должна сказать, она вас выделила …

Элина: Да?!

Ирина: Она сказала про вас – это настоящая певица. Мы с ней говорили о том, что такое меццо-сопрано и сопрано. По ее мнению, сопрано – обычно примадонны, у них должен быть очень скверный характер, скандалистки, а у меццо-сопрано в ее время всегда была и гримерная похуже, без рояля. Такая секондодонна. А вы, как меццо-сопрано, себя чувствуете примадонной?

Элина: А я не думаю об этом. И вообще, в оперном спектакле я не хочу, действительно не желаю эту первую ответственность, которую несёт сопрано. Но мне нравится сделать, чтобы сопрано, скажем…

Ирина: Чтобы прима занервничала, да?

Элина: Ну да, чуть-чуть. Если посмотреть литературу, ну, сколько главных партий для меццо-сопрано написано?! «Кармен», «Вертер», может быть. Когда я начинала петь, драматические партии сопрано были недоступны для меня, но как характер меня всегда больше привлекали партии меццо, а эти Джильды, Лючии, умирающие девочки никогда мне не нравились.

Ирина: У них есть возрастной лимит, они же все такие юные-юные…

Элина: Тоже да, эти партии они могут петь 15–20 лет, и они, в сущности, такие одинаковые: Джильда, Травиата, может быть, немножко, Анины и Амины и как они там называются – это никогда не мое было. Даже по телу это не я, не могу такую маленькую скучную девочку сыграть. А партии меццо-сопрано всегда гораздо интереснее. Если мы посмотрим: «Анна Болейн» – Джейн Сеймур, потом в «Аиде» Амнерис, опять же, Далила и, конечно, мальчишки, которых можно спеть: Ромео, Керубино, Сесто, Октавиан – этими характерами можно больше сказать, чем сопрано.

Ирина: Хорошо, а Вагнер?

Элина: Ну, до этого я еще не выросла.

Ирина: Вы даете за год примерно 50–60 выступлений, включая концерты? И при этом вы расписаны на пять лет вперед, это жесткий график.

Элина: Но я не могу больше, не успеваю, просто физически не могу больше.

Ирина: У вас сейчас новые вокальные камерные программы. Ваша мама, Анита Гаранча, была прекрасной камерной певицей и педагогом.

Элина: В опере она тоже работала, но была замечательной камерной певицей.

Ирина: В 2013 году вы получили престижный титул Kammersängerin в Австрии. Как развивается ваш камерный репертуар? И как в нем договариваются «три Элины»?

Элина: Наверное, сердце и интуиция все же самой первой Элины. Я с умом подбираю то, что может быть лучше для публики, интереснее. Я просто сижу и думаю: что я чувствую, что я хочу сказать. И, так получилось, мои компакт-диски совпали с этапами моей жизни: мы купили дом в Испании – я выпустила диск «Habanera». Потом был диск «Romantik» и рождение первой дочери. А болезнь моей мамы и беременность второй дочерью совпали с диском «Meditation», где я вообще искала смысл жизни. И сейчас, после стремления поменять репертуар, получился новый компакт-диск, более камерный, более солнечный, может быть: немножко моря, Италии, Испании, Мексики – «Sol y vida».

Ирина: Более радостное.

Элина: Да. Я очень люблю и Брамса, и Шумана, вообще считаю, что они для меццо-сопрано самые лучшие. Но здесь для меня новым предстал Дюпарк, и даже Рахманинов. В их музыке такая глубина, но не депрессивная, мы в нее просто погружаемся, и показывается… Umbeschwertheit.

Ирина: Беззаботность, неотягощённость…

А «Хабанера»?! Ваш клип – вы верхом на лошади с безумным гримом. Очень смелый образ! И точно так же ваша Кармен на сцене, в Берлине! Не могу забыть! Это был 2008 год. Мы с дочерью пришли в Deutsche Oper, вы пели с Роберто Аланья. Тогда я вас впервые увидела в опере.

Элина: Блондинка, да?

Ирина: Да, блондинка. Но в этом образе была потрясающая, изысканная эротика. В этой Кармен много тайны, а не вульгарного клише – задрала юбку и так далее. Мы вышли обе просто ошарашенные. Моя дочь, которой тогда было 16, сказала: мама, следующие лет пять никакой другой Кармен, потому что это впечатление ничто не перебьет.

Элина: Спасибо. Это была безумная постановка, просто crazy… Первое появление блондинкой, это был вызов, чтобы сломать это клише, чтобы как-то сказать – все, сейчас будем делать новую Кармен, она может быть и блондинкой.

Ирина: Как вы рискнули? Ведь в 2010 году вы уже стали Кармен-брюнеткой.

Элина: Да. Метрополитен просто не решился на эксперимент. Я говорила, давайте попробуем что-то совершенно новое, но они не смогли.

Ирина: А когда произошла ваша самая первая встреча с Кармен?

Элина: Я смотрела знаменитый фильм с Пласидо Доминго и Джулией Мигенис – мне, наверное, было семь или восемь лет – и совершенно влюбилась в эту музыку и в этот образ. И потом я сама участвовала в постановке в Риге, ее делал Андрес Жагарс в 2007 году. У него действие происходило на Кубе, и там были жгучие кубинские волосы и юг, и я как-то думала, что надо поискать в этом персонаже что-то другое, чтобы сказали, что моя Кармен, она другая.