— Нет, не слышал.

Киндерман кивнул и, закрыв дверь, вошел в соседний отсек. Осмотревшись, он занял место священника.

— Сейчас я прикрою ширму с вашей стороны, — объяснил он Патерно. — После этого слушайте внимательно. — Он дернул ширму, а потом очень медленно раз двинул другую — с противоположной стороны. После этого вновь обратился к Патерно. — Вы что-нибудь слышали?

— Нет.

Киндерман задумался. Когда Патерно поднялся с колен, лейтенант остановил его и попросил:

— Пожалуйста, мистер Патерно, не уходите пока. Следователь покинул средний отсек, вошел в правый и встал на колени. Отодвинув свою ширму и разглядев Патерно, скомандовал:

— Закройтесь и слушайте внимательно.

Патерно послушно задвинул ширму. Киндерман протянул руку внутрь среднего отсека, где должен был находиться священник, нащупал там металлическую ручку и попробовал закрыть ширму изнутри. Он задвинул ее почти до конца, а потом, вынув руку, уже со своей стороны нажал пальцами на створку и захлопнул ее. Раздался приглушенный стук.

Киндерман поднялся, вышел из отсека и направился к Патерно. Открыв его дверцу, он молча уставился на свидетеля.

— Теперь что вы слышали? — осведомился лейтенант.

— Вы закрыли ширму.

— А походил ли этот звук на тот, что вы слышали в прошлый раз, когда ждали своей очереди?

— Да, точно такой же.

— Точно?

— Точно.

— Пожалуйста, опишите его.

— Как это «опишите»?

— Ну опишите. На что он был похож?

Мгновение поколебавшись, Патерно заговорил:

— Ну, раздался звук, как будто ширма закрывается, потом наступила тишина, а потом кто-то снова задвинул ее.

— Значит, вы расслышали, что звук прекращался на некоторое время?

— Да, все было точно так же, как сейчас.

— А откуда вы узнали, что ее задвинули до конца?

— Тогда раздался такой же глухой стук. Довольно громкий.

— То есть громче, чем это бывает обычно?

— Да, стук был громкий.

— И не как всегда?

— Да, громче.

— Понятно. А вы не удивились, почему после этого ширму не открыли с вашей стороны?

— Удивился ли я?

— Да, почему вам не открыли.

— В общем, да.

— А когда вы услышали этот звук? Сколько прошло времени, прежде чем обнаружили труп?

— Не припомню.

— Минут пять?

— Не знаю.

— Десять?

— Не скажу точно.

— А может быть, больше, чем десять минут?

— Я не уверен.

Киндерман снова задумался, а потом спросил:

— А не слышали ли вы другие звуки, пока ждали здесь своей очереди?

— В смысле, разговоры?

— Что угодно.

— Нет, разговора я не слышал.

— А бывает так, что вы все же слышите голоса во время чужой исповеди?

— Иногда. Особенно в конце, когда исповедь становится по-настоящему искренней и говорят очень громко,

— Но на этот раз такого не было?

— Нет.

— Вообще никаких разговоров?

— Вообще никаких.

— Даже бормотанья?

— Нет.

— Спасибо. Вы можете идти.

Патерно отвернулся, вышел из своего отсека и присел на скамью рядом с другими свидетелями. Киндерман оглядел их еще раз. Адвокат время от времени бросал нетерпеливые взгляды на свои часы. Следователь начал именно с него:

— Тот самый старичок с пакетом, мистер Коулман…

— Да? — откликнулся адвокат.

— Сколько времени, по-вашему, он находился внутри исповедальни?

— Минут семь-восемь. Может, и дольше.

— А после исповеди он оставался в церкви?

— Не знаю.

— Ну, а вы, мисс Вольп? Вы случайно не заметили?

Девушка никак не могла собраться с мыслями и тупо уставилась на следователя.

— Мисс Вольп?

Она вздрогнула.

— Да?

— Тот старичок с пакетом, мисс Вольп. После исповеди он ушел из церкви или остался?

Девушка еще некоторое время смотрела на него остекленевшими глазами, а потом, наконец, заговорила:

— По-моему, он вышел. Но точно я не могу вам сказать.

— Вы не уверены?

— Не уверена.

— Но все же вам кажется, что он ушел.

— Да, мне так кажется.

— Вы не заметили ничего необычного в его поведении?

— Необычного?

— Мистер Коулман, а вы не заметили?

— Он показался мне очень дряхлым, — отозвался Коулман. — Я еще подумал тогда, что поэтому-то он и задержался так долго.

— Вы говорили, что на вид ему было за семьдесят?

— Ну да, но он выглядел уж больно изможденным и слабым, когда шел.

— Шел? Куда он шел?

— К скамье.

— Значит, он остался в церкви, — заключил Киндерман.

— Нет, я этого не утверждаю, — возразил Коулман. — После исповеди он действительно направился к скамье, но потом, вполне возможно, покинул церковь.

— Я понял вас, господин адвокат. Благодарю.

— Не за что. — В глазах Коулмана светилось удовлетворение.

— Так, теперь остается голубчик с бритой головой и неизвестный в черной кофте с капюшоном, — добавил Киндерман. — Кто-нибудь из вас помнит, оставались ли они в церкви или же сразу ушли?

Наступила тишина.

Киндерман обратился к девушке:

— Мисс Вольп, тот мужчина в черной кофте… Что- нибудь в его облике или в манерах не показалось вам необычным?

— Нет, — удивилась Вольп. — Я хочу сказать, что не обратила на него особого внимания.

— А суетливости в его действиях вы не заметили?

— Нет, он был спокойный, ну, в общем, как все.

— Как все.

— Ах, да! Он слегка причмокивал, вот и все.

— Слегка причмокивал?

— Ну да.

Киндерман задумался, а потом спохватился:

— Ну, вот и все. Спасибо всем, извините, что пришлось вас задержать. Сержант Аткинс, отпустите свидетелей, а потом сразу ко мне. Это очень важно.

Аткинс проводил свидетелей к выходу, где дежурил полицейский. Всего несколько шагов, но Киндерман с таким волнением наблюдал за сержантом, будто Аткинс решил отправиться куда-нибудь в Мозамбик и, возможно, с концами.

Однако через несколько минут Аткинс уже стоял перед ним.

— Слушаю вас, сэр.

— Я хотел тут кое-что добавить к сказанному об эволюции. Вот все твердят: шансы, шансы, и что все очень просто. Миллиарды рыб безуспешно плюхались на берег, но вот как-то раз одна очень пройдошистая рыбешка огляделась по сторонам и заметила: «Чудесненько. Майами-Бич. Фонтенбло. Можно, я полагаю, остаться здесь и подышать воздухом». Итак, далее следуют легенды о карпе-питекантропе, карпе-кроманьонце, карпе-неандертальце и так далее. Но не все так просто. Если рыба надышится воздухом, ей наступит конец. Да, во всяком случае, все так привыкли думать. А надо, чтобы история была повеселее? И обоснована по-научному? Я к вашим услугам. Так вот, дело в том, что эта умная рыбешка не загорает с утра до ночи на солнышке. Она прихватывает немного воздуха, как бы пробу, это у нее просто очередная репетиция, а потом — сразу же назад в море, в реанимационное отделение, там она приходит в себя и уже можно бренчать на банджо, вспоминая прекрасные времена, проведенные на суше. Потом еще одна попытка, и вот уже наша рыбка дышит воздухом чуть подольше. Это