Я вышла из подъезда и, завернув за угол, оказалась в зеленом квадратном дворике. Села на скамейку, посмотрела без интереса, как играют дети в песочнице, как бабки по-куриному сидят на лавочках-насестах, как оккультно-мрачно дымится помойка. Потом взглянула на часы. Куча времени, делать нечего, скукота. Могилевские окна на четвертом этаже, по-моему, во двор выходят как раз. Свет горит, хотя белый день еще. У них, наверное, все затемнено, деревьев-то куча, зелень сплошная. Как они там живут, в однокомнатной квартире? У Юльки еще сестра совсем маленькая. Господи, а сексом-то как занимаются? Хотя да, забыла, он же старик совсем, он по ночам спит и сны видит, как младенец.

Неудивительно, что я не произвела на него впечатления. Я ведь очень ничего, и нормальный мужчина это сразу заметит. Волосы длинные, до пояса, светлые, как в американских журналах. Загорелая, в обтягивающих стройные ноги розовых лосинах, в красивом розовом свитере, все вещи папа из-за границы привез. Даже губы накрасила ярко-розовой помадой, под цвет одежды. Ну просто прелесть… Вот старый дурак!

Ага, вон и он. На балкон выперся, цветы поливает. Вся радость в жизни — цветочки полить. По-моему, в мою сторону смотрит. Я отвернулась, как будто не видела его, и смотрела на мерзкого хромого голубя, упорно клюющего приличный кусок горбушки, жесткий и грязный. Он в лужу его загнал зачем-то, может, размягчить хотел. Фу-ты, гадость какая.

Свет погас, и на балконе уже не было никого. Мне вдруг стало холодно. Может, еще раз подняться, может, Юлька появилась наконец? Я поправила волосы. Влажно становилось, вечер был близко, и прическа моя немного испортилась, раскрутились локоны, которые я всю ночь на бигуди накручивала. Все из-за этого дурака. Пойду зайду, он ведь сам предлагал…

— Юля так и не пришла еще?

Он смотрел на меня непонимающе, словно не помнил, кто я и что мне нужно. Я подумала, не разбудила ли я его, вид такой сонный, а в квартире телевизор орет на полную мощность, наверное, прямо перед ним и заснул. Ну старикан…

— Нет, не пришла. Я тебе сказал, она у подруги, не знаю, когда будет.

Мне вдруг стало обидно, что он такой грубый. Но я почему-то не хотела уходить, хотя могла. И я подняла на него глаза и жалобно так прошептала:

— Там так холодно, а у меня дома никого нет. Можно я подожду ее здесь? Я не буду вам мешать, обещаю.

Что-то пробежало у него по лицу, тень какая-то, а потом он нехотя шагнул назад и пропустил меня в узкий темный коридор. Из-под ног у него выскользнула кошка, и я вздрогнула, и серый облезлый хвост исчез за дверью. Он выругался и задвинул массивный замок, пробормотав что-то вроде: «Теперь опять с брюхом объявится…» И, отодвинув меня, прошел в комнату, на секунду дав мне возможность почувствовать запах чего-то очень мужского, не стариковского совсем, какой-то смеси из сладкого одеколона, табака и пота.

Я стояла у деревянной тумбочки с телефоном. Вокруг нее валялось много разной обуви, я еще подумала, что все эти стоптанные туфли, кроссовки, одинокий ботинок с вывернутой стелькой похожи на жертв какой-нибудь битвы при Калке, сваленные в кучи трупы отслуживших свое верных воинов.

Интересно, можно мне в туфлях остаться? Терпеть не могу сидеть с голыми ногами, тем более в присутствии постороннего человека. Где он там, надо спросить, наверное. Так и не выходит. В ванной свет горит, никому не нужный. Я сделала шаг к выключателю и споткнулась о старый зонтик, мячик откуда-то выкатился, а из комнаты раздался недовольный голос:

— Что ты там копаешься?

— Можно туфли не снимать?

— Нет, сними. Там тапки есть, их и надень.

Я покачала головой и брезгливо влезла в чужие тапки. Это его, наверное, были, огромные и широкие, и я в них плавно заскользила по паркету и застыла у двери. А он сидел в допотопном кресле, больше похожем на растолстевший стул, стоящем в самом углу длинной тесной комнаты. Тут еще секретер стоял, и письменный стол, и широкий диван, и кресло-кровать, на котором спала Юлькина сестра. И конечно, телевизор — пещерный мутант на трех ногах.

Все остальное место занимали книги. Они были завернуты в газеты, перевязаны бечевкой, сложены в ящики, пакеты, коробки, даже в какие-то авоськи. Такая вот пища для ума. Проход между ними казался затерянной лесной тропинкой, нелегким извилистым путем к знанию.

Хозяин этого богатства предпочитал чтению передачу «В мире животных». Он взглянул в мою сторону и жестом указал на диван. И я опустилась на самый краешек, сдвинув в сторону невзрачное белье — постель была разобрана.

Сидит, уставившись, будто ничего интереснее в жизни не видел! Хоть бы постель прикрыл, чужой человек в доме. Живот вывалился, ноги в каких-то зеленых синтетических носках. Кошмар. И главное, такой вот баран никакого внимания на меня не обращает. Хотя, если бы я постаралась, может быть, что-то и вышло. В смысле, может, я могла бы его соблазнить? Может, попробовать? Задача не из легких, конечно, но…

…Мне всегда интересна была игра. Я даже актрисой собиралась стать после школы, так мне это нравилось. Маме своей об этом сказала, а она мне — ты стихи читаешь как в первом классе, танцевать не умеешь. За красивые глаза никуда не принимают, знаешь, сколько таких, как ты?

А я думала, что таких, как я, очень мало. И обиделась на нее, хоть и виду не подала. Ну что с нее взять? Она в жизни не видела, как я себя с людьми веду, а увидела бы, сказала что-нибудь типа того, что нельзя так кривляться. А я знала, что не кривляюсь, это просто хорошая игра, которая нравится мужчинам, кокетство, флирт; которому в прежние времена девушек специально обучали. Искусство обольщения, так сказать.

И вот я решила обольстить этого папашу. Затем, чтобы самой себе доказать еще раз, что моя игра — тонкая, красивая и правильная, что я не одна из миллиона приятных девочек, а просто одна. Одна-единственная. Самая красивая, самая сексуальная, та, которую нельзя забыть.

Я смотрела на него пристально, ожидая, что он почувствует мой взгляд и обернется. Но он все так же пристально смотрел в экран. Мне в какой-то момент стало скучно, и я залезла с ногами на диван, встав на колени и опустившись на локти, и рассматривала все вокруг —