Шрифт:
Закладка:
— Не мешай! — оттолкнула ее Ульяна.
Она выпрямилась, разметала по плечам густые волосы и затрясла головой.
— Душа твоя больна, больна твоя душа, она легка, как пух. Худо!
Из-под одежды шаманки показалась длинная бечевка. Ульяна подхватила ее и замахала из стороны в сторону. Таков ее способ камлания — бубном она никогда не пользовалась. Да и бечевку доставала лишь в крайних случаях, когда требовалось вызвать самых чудовищных и могущественных духов.
— Приходите, приходите! — взывала Ульяна к своим покровителям и хозяевам. — Сюда, сюда! Открываю вам дорогу.
Очаг затоплен, пища сварена. Xa-xa! Ха-ха! Ближе, ближе!
Хоборос, затаив дыхание, наблюдала за действиями шаманки. Ей, христианке от рождения, каждое воскресенье посещавшей церковь, было не по себе, что прибегла к колдовству. «Что же делать, если бог не помог», — оправдывалась она перед собой.
— Что такое? Молчат духи… — вдруг совершенно нормальным голосом произнесла Ульяна. — Видать, скрытная ты женщина!
— Не говори так, разве ты меня не знаешь? — вздрогнула Хоборос.
— Тогда о боге думаешь. Не думай о боге, не думай! Бог в нашем деле помеха.
Хоборос покраснела.
— Прославилась, разбогатела, глубоко в землю корни пустила, — вновь заговорила шаманка, — наших духов презрела, оттого в беду попала! Ах, моя веревочка-бечевочка, беги — бегай, устали не знай. Ага, вот в чем дело! Поселился в этом доме чужой человек, чужая душа, жадный пришелец сюда проник. Он запреты предков нарушил, стыд и совесть забыл. От него все несчастья, вся беда от него. Гони его, гони! Тогда твой очаг засияет ясным пламенем, когда его дыхание перестанет смешиваться с дыханием огня. Береги огонь, береги! Огонь мстит, мстит!
«Значит, она требует, чтобы я разошлась с Василием, — лихорадочно соображала Хоборос. — Но разве я ее за тем звала?! Я ведь совета прошу, как с мужем помириться. Как сделать, чтобы он на других не смотрел?…»
— Ты мне лучше скажи, как его душу заблудшую исцелить! — срывающимся голосом крикнула она.
Шаманка внимательно взглянула на госпожу.
— Ааа! — взвизгнула она. — Есть еще один враг у этой богатой женщины. Эта девка безродная, цапля болотная, утица медная, кукла зловредная! Гром загремит, дом разорит, смотри — твой огонь уже горит.
— Я тебя не понимаю! О ком ты? Говори ясней!
— Бедная женщина, горе завещано предками предков тебе. Жизнь твоя хуже ада, пришла пора распада. — Шаманка упала на пол, но слова все так же свободно лились у нее изо рта, покрытого пеной. — Солнце твое закатилось, мглою будущее покрылось. Слишком была ты проста, погубила тебя красота. Не твоя красота — чужая!
— Чья, чья? Ответь!
— Вижу я молодуху с оттопыренным ухом. Ха! Слушает, не спит ли ее госпожа. Дух ее как острие ножа. Проходит проворно через любые бревна. Его не ухватишь, как ни шарь! Вот он пронзает старый амбар. Амбар из бревен в три обхвата. Пришла пора распада.
— Какой амбар? Какой он с виду?
— Кукушкой выросла в чужом гнезде, никто не верь ее красоте.
— Какой амбар, я тебя спрашиваю?
— Стар амбар, сгнил до нар. Не важен амбар — важен подвал. Пусть лучше красавица его не касается! Где она, где? Никто не верь ее красоте. Было ли золото? Горя-то, горя-то!
Хоборос ахнула: откуда она знает о подвале? О золоте, спрятанном там? Неужели духи столь ясновидящи?
Кто эта девка, о которой твердит Ульяна? Неужели Нюргуна? «Кукушкой выросла в чужом гнезде…» Но в ее доме выросла не одна Нюргуна. Взять хотя бы Аныс. Тем более: «Девка безродная, цапля болотная». Да и станет ли Нюргуна шарить по подвалам? Скорее, вороватая батрачка…
— Мужа морочит, жене могилу пророчит. Вот — нож гадину уничтожь!
Шаманка поднялась на ноги и, вяло отряхнув одежду, побрела в угол.
Бечевка волочилась за ней, как хвост побитой собаки.
— Ульяна… — прошептала Хоборос. — Скажи ясно: кто эта девка?
— Не знаю. — Шаманка достала гребешок и стала причесываться.
— Как же я узнаю, кого опасаться?
— Духи ушли. Я ничего не знаю — это они говорили, а не я. Ты все слышала — ты и решай!
— А ты… ты ничего не слышала, когда говорила?
— Я была ими. Они ушли.
— Бери скот, бери деньги, только скажи!
— Не надо мне твоего скота. Верни моего иноходца.
— Так ты не скажешь?
Хоборос бросилась на шаманку с тростью. Но Ульяна лишь плечом повела.
— Давай-давай! Ударь трижды за мою правду.
Она уже успела пригладить волосы и оправить платье и ничем не напоминала ведьму, которая корчилась на полу несколько минут назад. Уходя, она обернулась, засмеялась и презрительно бросила:
— Да ты и сама прекрасно знаешь. Чего спрашиваешь? Лучше верни моего скакуна!
XV
«Нюргуна, милая!
Долго ждал я тебя за усадьбой, но ты или не нашла меня, или совсем не вышла. Так и не удалось нам поговорить. А сказать тебе я должен много.
Ты, конечно, знаешь уже, что я ушел от твоей тетки и больше к ней не вернусь. Буду хлопотать о разводе. Знаю, что это дело не простое, но иначе я не могу. По двум причинам: во-первых, я не люблю Хоборос. Более того, я ее ненавижу. За ее ревность, попреки, за злобу и нечестность к бедным людям — не забывай, я тоже из их числа. Во-вторых, я люблю тебя.
Да, Нюргуна!
Я люблю тебя, давно и крепко. Но я боялся этого чувства, мне оно казалось подлым. Я боялся испортить жизнь всем нам троим — тебе, себе и ей. Теперь все кончено. Как ни связывать разорванную веревку, все равно останется узел.
Я знаю, ты тоже любишь меня. Две души, задавленные деспотизмом имеющих власть и богатство, не могли не узнать друг друга, не потянуться друг другу навстречу.
И вот что я тебе скажу, моя любимая: нам надо бежать отсюда. В город. Туда, где остались мои друзья. Туда, где бессильны длинные руки твоей тетки. Не думай, что я пишу так ради красного словца. С тех пор как я ушел из усадьбы, тебя некому там защитить.
Ты сама не знаешь, какая страшная опасность тебе грозит. Гнев этой чудовищной женщины может обрушиться на тебя каждую минуту. Напрасно ты будешь оправдываться — тебя и слушать не будут. Надо как можно быстрее бежать из Кыталыктаха.
Пока я не разведусь с Хоборос, мы будем жить как брат с сестрой. И обязательно разыщем твою мать! Я уверен, она жива. Я разошлю письма во все улусы. Кто-нибудь ответит, где
