Шрифт:
Закладка:
Интересно, о чем потом говорили супруги? Видимо, не о слишком приятном, потому что время от времени злобный визг Хоборос вырывался из-за плотно закрытых дверей…
И вот, когда Боккоя поучала, а Нюргуна вспоминала, в юрту ввалился Василий Макарович — как видно, только что с охоты, с двумя утками на поясе. Он снял этих уток и протянул Нюргуне:
— Смотри, Кыыс-Хотун, как мне сегодня повезло! Красивые, правда?!
— Убитые не бывают красивыми, — тихо ответила Нюргуна.
— Ого! «Я мыслю, значит, существую».
Вдруг улыбка сползла у него с лица и изменившимся голосом он прошептал:
— Нюргуна… нам надо поговорить…
— Да? — замерла Нюргуна, но в это мгновение, как из-под земли, в юрте возникла Хоборос. Она иронически оглядела мужа.
— А я-то думаю, где мой охотничек? Какую дичь выслеживает?
— Вот подстрелил пару уток, — холодно промолвил Василий. — Дал Нюргуне приготовить.
— Гм, утки подходящие, — Хоборос повертела в руках одну из них. — Ну что ж, пусть приготовит.
И она швырнула утку прямо в лицо Нюргуне.
Мертвая птица оцарапала лапами щеки, но Нюргуна не шелохнулась.
— Это черт знает что! — загремел Василий Макарович. — Как ты смеешь! В моем присутствии! Ни стыда, ни совести!
— А у нее есть стыд? Совесть есть? — взвилась Хоборос. — Ты знаешь, что она в суд на меня доносы пишет? Ей Тихон дороже тетки! Для того, что ли, в школу ее послала? Для того ты ее учил?
— Я и сам бы написал. Издеваешься над беднягой. Сколько раз я тебе говорил: заплати ему хотя бы за работу! Но на тебя, кажется, можно воздействовать только через суд.
— Ты что же, женился, чтобы меня разорять? Не слишком ли щедро раздаешь направо и налево мое добро? Или так у вас, у нищих, принято?
— Ну, хватит! Хватит с меня! — надломленно воскликнул Василий.
Он опрометью выскочил из юрты, взлетел на коня и ускакал.
Когда топот копыт затих, Хоборос сурово бросила:
— Ну вот что, писец. С сегодняшнего дня ночуешь в амбаре. Боккоя, проследи за этим. — И, пошатываясь, удалилась.
Тускло светит луна. Скоро ли засияет солнце?…
Вдруг над квадратным окошком послышался тихий стук. Дятел, что ли? А может, просто просели старые, полусгнившие бревна амбара, построенного еще прадедом Хоборос?
Стук повторился. Тук… тук-тук…
Девушка вскочила на ноги, подтянулась к отверстию и выглянула наружу. Василий!
Он беспокойно оглянулся и вновь впился глазами в тьму амбара.
— Нюргуна… Нюргуна…
Он здесь, здесь!.. Он зовет, он ждет ее!.. Случилось то, что не могло не случиться. И пусть он не ровня ей — старше, умнее, ученей… она всю жизнь ждала его, как он ждет ее сейчас.
Он близко. Между ними только стена. Какая чепуха. Никакие стены не остановят Нюргуну, когда она решится на все.
— Не бойся… Никого нет… Я тебя долго не задержу…
«Почему же ты не задержишь надолго? Задержи на всю жизнь…»
А может, не надо? Может, лучше сказать ему в склоненное лицо: «Уходите. Я люблю тетю, а не вас». Но разве повернется язык солгать любимому?
Да его уже и нет. Он ждет в роще.
Останься, останься! Еще не поздно.
Но руки сами нашаривают в темноте платье, ноги сами приподнимаются на цыпочки и осторожно несут мимо Боккои. Только бы дверь не хлопнула.
Дверь открылась и закрылась без звука. Нюргуна полной грудью вдохнула ночной росистый воздух.
«Выходи, я буду ждать», — звучит в ушах голос Василия. Где же он? Наверно, в роще. Нюргуна бросилась по едва заметной тропинке к лесу. Ах, как хорошо, она на воле! Можно потрогать любой цветок, окунуть ноги в прохладную траву.
Теперь уже ничто не отвратит ее от избранной навек дороги. Дорога у нее одна — с любимым человеком. Пусть сплетни, пусть косые взгляды, пусть позор…
Ее ничто не страшит… Если бы даже сейчас встала поперек пути сама Каменная Женщина и грозно спросила: «Куда идешь, мерзавка?» — она бы не свернула.
Вот и роща, далеко позади осталась усадьба. Нюргуна обогнула озеро с предрассветной серой водой. Но где же Василий? Нюргуна, трепеща, вглядывалась в даль. Побежала налево, направо, вперед, назад… Потом, обессиленная, упала на тропу.
Неужели он пошел в другую сторону? Как же так? Как они могли разминуться? Почему, она, дура, не спросила, где он будет ждать?
Занималась заря. Вода в озере порозовела, закачались камышинки над водой. Нюргуна закрыла ладонями лицо и кинулась назад к усадьбе. «Только бы ни с кем не встретиться, только бы не встретиться!» — повторяла в ознобе. Добежав до амбара, она беспомощно прислонилась к стене.
Вдруг внутри послышались испуганные причитания Боккои: «Ох, беда! Ох, беда!» Старуха, по-видимому, хватилась узницы. Нюргуна подхватила книжку, которую оставила вчера на скамейке, и вошла в свою тюрьму, едва не столкнувшись с Боккоей.
— Где ты была? — всплеснула руками старушка.
— Вышла на минутку. Книжку забыла во дворе, боялась, что дождь пойдет.
— Из-за книжки ночью встала? — недоверчиво покосилась Боккоя.
— Такая завлекательная книжка, — девушка обняла за плечи старую батрачку. — В ней рассказывается, как одна девушка полюбила женатого человека, а ее… выдали замуж за другого.
Ах, как она любила!..
Нюргуна швырнула книгу на нары.
XIV
Хоборос возненавидела книги. Они отнимали у нее мужа. Даже охота, на которой Василий пропадал целыми днями, вызывала в ней меньше неприязни. Когда супруг, закинув ружье за плечо, привычно направлялся за ворота, ее охватывало смешанное чувство злости и боязни за него: мало ли что случается в лесу. Кроме того, охота была исконным якутским делом. Книги же в роду Таскиных не жаловали. И хотя Хоборос умом понимала важность учения и пользу книг, она ничего не могла с собой поделать, когда муж утыкался в усеянные мало понятными значками страницы. Он был рядом — и в то же время далеко от нее. А Хоборос спрашивала о чем-либо — он поднимал голову с таким недовольным видом, что отпадала всякая охота с ним говорить.
Вот почему, когда Василий, разругавшись насмерть, переселился в соседний наслег к тамошнему учителю, Хоборос в ярости принялась за книги. Чуть ли не половину пошвыряла в огонь, изрыгая неслыханные проклятья. В печь полетел и «Закон божий». Его Хоборос узнала по роскошной обложке, корчащейся в огне. Она сунулась было спасти святую книгу, но махнула рукой: гори все оно синим пламенем!..
Она представила, как Василий, узнав о таком святотатстве, насмешливо произнес
