видела ее в компании белошвальников. Ведь поскольку они твердо убеждены, что белая кожа уравнивает их со всеми, я бы наверняка услышала, как они обращаются к ней «Берта» – и образ ее в моем сознании был бы разбит навеки, точно Шалтай-Болтай, которого уже не склеишь.

Однажды летним днем – он свеж в моей памяти, как подслащенное молоко, – миссис Флауэрс зашла в Лавку за продуктами. Будь на ее месте любая другая негритянка того же возраста и здоровья, ей бы запросто предоставили тащить домой бумажные пакеты, да еще и в одной руке, но тут Мамуля предложила:

– Сестра Флауэрс, отправлю Бейли отнести это вам домой.

Она улыбнулась своей неспешной улыбкой.

– Благодарствуйте, сестра Хендерсон. Но я предпочла бы Маргариту. – В ее устах имя мое прозвучало очень красиво. – Я в любом случае собиралась с ней поговорить.

Они обменялись взглядом двух сверстниц.

Мамуля сказала:

– Ну, чего бы нет. Ступай, сестра, переодень платье. Ты же идешь к сестре Флауэрс.

Платяной шкаф меня озадачил. Что положено надеть в дом к миссис Флауэрс? Я знала, что воскресное платье не подходит. Это ж святотатство. И домашнее тоже – я и так в домашнем, причем чистом. Я естественным образом остановилась на школьном. Достаточно официально, но без намека на то, что посещение дома миссис Флауэрс равнозначно посещению церкви.

Я воротилась в Лавку.

– Как ты мило выглядишь.

В кои-то веки я выбрала правильно.

– Миссис Хендерсон, вы ведь сама шьете детям почти всю одежду?

– Точно, мэм. Своими руками. Покупная-то не стоит и тех ниток, которые потом уходят на штопку.

– Должна сказать, получается у вас изумительно, очень аккуратно. Это платье – прямо как от профессиональной портнихи.

Мамуля так и млела от редко ей выпадавших комплиментов. Поскольку все наши знакомые (за исключением миссис Флауэрс, разумеется) очень ловко управлялись с иголкой, хвалить за этот рядский бытовой навык было не принято.

– Стараюсь, с Божьей помощью, сестра Флауэрс, изнанку обделываю не хуже, чем лицо. Подойди, сестра.

Я застегнула воротник, а кушак завязала по типу фартука, сзади. Мамуля велела мне повернуться. Одной рукой дернула за концы кушака, он повис по сторонам от талии. А потом ее крупные руки потянулись к моей шее, вытаскивая пуговицы из петель. Я пришла в ужас. Что происходит?

– Сними, сестра. – Она ухватила платье за подол.

– Мне не обязательно смотреть на изнанку, миссис Хендерсон, я и так вижу…

Но платье уже взмыло над головой, руки застряли в рукавах.

Мамуля сказала:

– Ну, будет. Во, гляньте, сестра Флауэрс, как я обметамши подмышки. – Сквозь завесу ткани я увидела, как ко мне приближается тень. – Оно так держится дольше. Дети в наше время и железную одежку изорвут в момент. Такие сорванцы.

– Отличная работа, миссис Хендерсон. Вам есть чем гордиться. Можешь одернуть платье, Маргарита.

– Ну уж нет, мэм. Гордыня – грех. Писание говорит, с нею в ад попадешь.

– Верно. Именно так и сказано в Библии. И об этом важно помнить.

Я не решалась на них посмотреть. Мамуля не подумала, что, заставив меня оголиться перед миссис Флауэрс, убила наповал. Если бы я отказалась, она могла бы подумать, что я тут «взрослую изображаю», и, возможно, вспомнила бы про Сент-Луис. Миссис Флауэрс заранее знала, как я смущусь, – и это было хуже всего. Я взяла продукты и вышла дожидаться на солнцепеке. Хорошо бы заработать солнечный удар и умереть еще до того, как они выйдут из Лавки. Свалиться замертво прямо на крыльце.

Рядом с каменистой дорогой была тропа, миссис Флауэрс шагала впереди, помахивая руками и аккуратно ставя ноги между камней.

Не поворачиваясь, она произнесла:

– Я слышала, ты отлично учишься, Маргарита, но делаешь только письменные задания. Учителя жалуются, что тебя не заставишь говорить в классе.

Мы миновали треугольную ферму слева, тропинка расширилась – можно идти рядом. Я тащилась сзади – из-за вопросов двух типов: незаданных и не имеющих ответа.

– Догоняй, пойдем рядом, Маргарита.

Отказаться я бы не смогла, даже если бы и хотела. Она так прелестно произносила мое имя. Говоря точнее, каждое слово она произносила столь отчетливо, что ее бы понял даже иностранец, совсем не знающий английского.

– Никто не станет заставлять тебя говорить – возможно, это никому не по силам. Помни одно: язык для человека – средство общения с ближними, и только язык и отличает его от низменных тварей.

Для меня эта мысль была внове, нужно было время, чтобы ее обдумать.

– Бабушка твоя говорит, что ты много читаешь. При каждой возможности. Это хорошо, но этого недостаточно. Значение слов не ограничивается тем, что написано на бумаге. Для того чтобы в них зазвучали глубинные оттенки смысла, их должен произнести человеческий голос.

Я запомнила про голос и глубинные оттенки смысла. Мне это показалось очень верным и поэтичным.

Она сказала, что даст мне почитать свои книги – с условием, чтобы я читала вслух. И посоветовала постараться, чтобы каждое предложение прозвучало множеством разных способов.

– Если я увижу, что с моей книгой обращались недолжным образом, извинений не приму.

Всего моего воображения не хватило на то, чтобы представить себе, какого я заслужу наказания, если действительно попорчу книгу, принадлежащую миссис Флауэрс. Уж всяко это будет не просто милосердно быстрая смерть.

Меня поразили запахи в этом доме. Образ миссис Флауэрс никак не сочетался в моем сознании с приготовлением и употреблением еды и с прочими обычными поступками обычных людей. Наверняка там где-то был и нужник, но в моей памяти он не отложился.

Как только она открыла дверь, в нос ударил сладкий запах ванили.

– Я с утра испекла печенье. Видишь ли, я заранее решила пригласить тебя на печенье с лимонадом, чтобы спокойно поговорить. Лимонад в леднике.

Получается, у миссис Флауэрс лед есть даже в будние дни, при том что большинство семейств нашего городка покупали лед только к концу дня в субботу, несколько раз за все лето, чтобы набить деревянные ледники для мороженого.

Она забрала у меня сумки и исчезла за кухонной дверью. Я обвела глазами комнату – до того я и в самых дерзких мечтах не могла себе вообразить, что ее увижу. Со стен улыбались или грозили пожелтевшие фотографии, свежие белые занавески вздрагивали и выгибались на ветру. Мне хотелось вобрать всю эту комнату целиком и отнести Бейли, чтобы осмыслить и насладиться вместе.

– Садись, Маргарита. Вон там, у стола. – Она принесла блюдо, накрытое кухонным полотенцем. Хотя она и предупредила, что довольно давно не пекла сдобы, я была уверена в том, что печенье окажется