Берг, сморщившись, присел, откинулся на спинку дивана.

— И вы считаете, что это я его утопил? — спросил он с любопытством.

Не отвечая, Холин переключил кадр.

— А вот — швед, Торстейн Торнбю, неоднократный чемпион мира по прыжкам с крыльями и дельтапланеризму. Погиб в буерном пробеге по Сахаре. Буер был найден, тело — нет. — Он глянул назад, но Берг молчал и смотрел не на экран, а за окно, на серое, рябящее, как древнее металлическое зеркало, море.

Какое-то противное чувство неуверенности овладело Холиным. Он снова щелкнул тумблером. Неожиданно голос Берга опередил его комментарий:

— Дерек Смит-Дайкен, англичанин, — сказал он сухо и, невыразительно. — Отличался в мотокроссе, собрал все возможные кубки, автогонщик мирового класса, альпинист, погиб при восхождении на Хан-Тенгри… — помолчав, он добавил: — Тело не найдено.

Холина покоробило. Он выключил проектор, закрыл блокнот и, повернувшись в упор посмотрел на Берга. Молча, слегка улыбаясь, тот выдержал его взгляд и вдруг спросил:

— Хотите кофе?

От внезапности Холин ответил «да», хотя предпочитал сок. Берг вышел в маленькую дверь, очевидно, кухонную, и пока он звякал там посудой, журналист успел справиться с нервами. Осмотревшись, он увидел круглую комнату с кольцевым диваном. Неподалеку стоял довольно большой стол на колесиках, заваленный журналами, растерзанными рукописями, непонятными инструментами и пузырьками с мутными жидкостями. На диване валялись свитера, штормовки, детский игрушечный скафандр, ослепительно желтый, с белым шлемом. Весь этот беспорядок не вязался с подобранным видом Берга.

— Это не моя… не мой маяк, — сообщил вышедший из кухни спортсмен, ставя на расчищенный уголок стола поднос и легким, но точным толчком ноги отправляя стол туда, где сидел Холин. — Мой друг мне его уступил на время. Это его вилла, если можно так сказать. Он был построен по проекту отца писателя Стивенсона.

— И скафандр тоже не ваш? — попробовал пошутить Холин, но Берг ответил, не поддаваясь на легкий тон:

— Нет. Сына моего друга.

Подкатив к столу приземистое кресло, он уселся как-то боком и вытянул ноги.

— Итак, что вы от меня хотите узнать? — спросил он, не притрагиваясь к кофе.

— А почему вы решили, что я чего-то хочу? — вскользь поинтересовался Холин.

— Зачем же еще лететь так далеко?

— Ездим и дальше. Хлеб не легкий, хотя привычный! — Холин заметил, что за несколько секунд Берг стал как-то сумрачнее, задумчивее. Холина слегка зазнобило: неужели правда? Может быть, лишь сейчас он до конца поверил в то, что в его затее есть все же некое зерно.

— Ну что же, — проговорил Берг, — тогда снова спрошу я. Зачем же вы говорите со мной, как следователь?

— Простите, автоматически, — любезно пояснил Холин. — Журналистам тоже приходится, устанавливая истину, разбирать и случаи со смертельным исходом.

— Да, конечно, — Берг не поднимал глаз. — Что дальше?

— Дальше все просто… — Теперь на маленьком экране светились все четыре слайда. — По какому признаку объединены эти четверо?

— Они все спортсмены, — медленно ответил Берг.

— Более того, — подхватил Холин, — выдающиеся, почти гениальные спортсмены! И каждый не в одном виде — в нескольких!

Он увеличил изображение, направив луч на светлую дверную панель.

— Второй признак, по которому их можно объединить, — продолжал он, — ну-ка, Берг?., правильно, возраст.

Увлекшись, он изображал диалог, хотя собеседник безмолвствовал.

— Третий признак, — Холин больше из жажды эффекта, чем по необходимости, открыл блокнот. — Все они погибли при не до конца выясненных обстоятельствах. Все — в результате несчастного случая. И тела их не найдены…

— Ладно, хватит, — Берг не смотрел на дверь. — От меня-то вы чего хотите?

Холин пристально взглянул ему в лицо, но Берг не опустил глаз. Он спокойно и строго смотрел на журналиста. Холин вдруг заволновался.

— Только не думайте, что я вас в чем-то обвиняю, нет. Но, понимаете, мне необходимо разобраться самому. Может, это совпадение, но тогда — редчайшее, практически невозможное! — он подтолкнул к Бергу раскрытый блокнот. — Здесь расчеты, которые я сделал на ИТЭМ. Это, может быть, и полная чушь, но смотрите…

Поднявшись, он сцепил руки за спиной и подошел к стене. Стекло было усеяно тысячами росплесков — ветер нес дождевые капли, с силой разбивая их о колпак. Море было свинцово-рябым, небо чуть светлее; скалы в пасмурном свете казались угольно-черными, забеленными по верхушкам птичьим пометом.

За его спиной Берг захлопнул блокнот. Холин обернулся.

— Не понимаю, что вы считали, — сухо сказал Берг. — Простите, но у меня всего час времени, мне нужно…

— Хорошо, я постараюсь уложиться. Итак…

А с чего, в самом деле, начать, — подумал он. С того, как он тупо сидел, держа в руках карту с напечатанной на ней строкой «Полное соответствие — Герман-Дитрих Берг», а панель ИТЭМа мигала индикатором подачи решений? Илистого, как он затеял очерк о ныряльщиках и внезапно обнаружил сходство между Торнбю и Дашевским, которых разделяло время и пространство? Как потом совершенно случайно натолкнулся на материалы об эстонце Арнольде Микке, слаломисте, погибшем после фантастически долгой карьеры в скутерных гонках?

Он повернулся к безмолвному Бергу:

— Смотрите, — и нажал на тумблер проектора.

На экране появилось пятое лицо.

Берг шумно вздохнул, сцепил пальцы на колене и разжал наконец челюсти:

— Я не погиб, не гений и не пропал без вести. Не подхожу для вашей галереи.

Холин кивнул, как бы соглашаясь, вынул из сумки перфокарту и бросил ее на стол перед Бергом, не сделавшим попытки даже взглянуть на нее.

— Здесь написано, — резко, почти зло сказал Холин, — > что, несмотря на незначительные расхождения в очертаниях мускулатуры, цвете волос, глаз, пластифицируемых тканей лица, все пять человек тождественны. Хотя личный код был записан только с троих — Смит-Дайкена, Микка и Берга, но их сходство с двумя остальными может быть установлено даже на основании имеющихся Данных.

Он умолк. Берг молчал, по-прежнему спокойно и размеренно массируя бок. Холина уже начало раздражать его непоколебимое спокойствие — ему не может быть безразлично услышанное?

— Наконец самое странное, — теперь Холин не стал заглядывать в блокнот даже ради эффекта. — Это люди трех разных веков. Дашевский жил в последней трети двадцатого столетия, Торнбю — в самом начале двадцать первого, Смит-Дайкен — почти четверть века спустя, Микк в семидесятых — девяностых, ну, а с Германом-Дитрихом Бергом мы имеем честь и счастье быть современниками…

Холин перевел дыхание и облизнул губы. В комнате еще больше стемнело. Дождь усиливался — по стеклу фонаря мчались толстые извилистые струи, которые ветер сбивал в причудливые текучие узоры.

— Итак, осталось главное! — Холин вздрогнул от неожиданно раздавшегося голоса. — Кстати, у русских — ведь вы русский? — принято называть еще и по отчеству…

— Меня зовут