Я точно помню момент, когда разучился доверять людям. Во мне и так не слишком много наивности было от природы заложено, а тут и вовсе облетела, как шелуха – атрофировался в мозгах участок, отвечающий за доверие, и никакой мозгоправ башку мою починить уже не сможет.

Но Бабочка… она оказалась единственной, кого я готов подпустить к себе чуть ближе, чем можно было вообще себе представить. Да что там, я так и не смог её вырвать из себя, даже думая столько лет, что именно Маша была той самой предательницей.

Сейчас же, когда знаю правду, привести её в дом, купленный через третьи руки и кучу подставных лиц, кажется таким же естественным, как и дышать.

– Давай, Маша, не бойся, я не кусаюсь, – пытаюсь шутить и проворачиваю ключ в замке.

Она фыркает, встряхивает волосами и поднимается по ступенькам. На деревянных вскрытых лаком досках остаются следы вязкой лесной земли и прошлогодняя подгнившая листва, и Маша смотрит на это безобразие немного растерянно.

– Дождём смоется, было бы еще, на что внимание обращать, – говорю, наклоняясь, и расшнуровываю свои ботинки. Забираю из потаённого чехла в голенище свой нож и, покручивая его в руке, захожу в дом.

Бабочка следует моему примеру, избавляется от обуви, и, оставшись в одних полосатых носках, переминается с ноги на ногу на порожке.

В доме сыро и прохладно, пахнет деревом и оружейной смазкой. Он совсем небольшой: всего одна комната, маленькая кухня и санузел. Впрочем, что ещё нужно для жизни? Уж точно не хоромы на десять этажей, напичканные самой современной техникой, и полный гараж тачек.

– Симпатично, – замечает Маша и прикрывает за нами дверь. Прокручивает болванку замка, накидывает цепочку и в этот момент кажется такой серьёзной и сосредоточенной, что у меня сердце гудит в груди старым трансформатором.

Потому что видеть её так близко, чувствовать аромат и понимать, что мы с ней снова – одни против всего мира – самый чистый кайф во Вселенной.

Однажды, когда стало совсем хреново, я решил, что наркотики могут помочь. Всего один раз попробовал, потом понял, что эта мерзость – точно не выход, уж лучше башку в петлю просунуть. Быстрее и безопаснее. Но даже те ощущения, что способна подарить наркота, не идут ни в какое сравнение с тем, что чувствую, когда Маша рядом.

Чистый кайф.

– Проходи, сейчас камин разожгу. Станет теплее.

Бабочка кивает, растирая руки, плечи под свитером тонкими пальцами. А меня кроет от этого зрелища, а взгляд фиксирует её губы, слегка припухшие и с крошечной ранкой в центре нижней – след от моего укуса.

– Маша, сядь, пожалуйста, – прошу вдруг охрипшим голосом и срываю прозрачный чехол с дивана. – Просто сядь, а то я так и буду таращиться на тебя вместо того, чтобы обеспечить нас теплом. Не забывай, нам до утра тут время коротать. Если околеем, всё это потеряет смысл.

– А дальше? – вопрос логичный и у меня есть на него ответ. Но я медлю. – Клим, мы так и будем прятаться в лесу?

– Тебя это пугает? – спрашиваю, присаживаясь возле камина и набирая из поленницы дрова.

– Ты думаешь, что после… после всего меня ещё возможно чем-то испугать?

В её голосе нет ни горечи, ни сдерживаемых рыданий. Лишь спокойствие и уверенность. И это мне нравится. Да, чёрт его на части дери, нравится! Потому что понимаю: Бабочка тоже доверяет мне. И пусть это непросто, пусть потом мы оба можем об этом пожалеть, пока что достаточно того, что пытаемся идти вперёд.

Когда каминную спичку охватывает пламя, а после оно перекидывается на сложенные аккуратной горкой дрова, я несколько долгих мгновений смотрю на огонь. Мысленно отправляю в него Нечаева, заодно и все проблемы, связанные с ним. Пусть горят синим пламенем.

– Не будешь жалеть? – спрашиваю, поднимаясь на ноги, и поворачиваюсь к сидящей на диване Маше.

Она прикрывает глаза, запускает руки в волосы и отрицательно качает головой. Бросаю быстрый взгляд на наручные часы, а большая стрелка неумолимо приближается к семи. Ещё одни час, всего один час остаётся до финальной точки, а дальше…

А дальше наступит время полного и безоговорочного возмездия.

Дрова в камине трещат и выстреливают искрами, дом постепенно наполняется теплом, а мы молчим, потому что не придумали ещё таких слов, чтобы можно было высказать всё, что накопилось между нами.

– Знаешь, а я однажды даже попыталась замуж выйти, – вдруг говорит, а я сглатываю комок в горле и сжимаю кулаки.

Понимаю, что не имею права на ревность, не должен думать о смерти того смельчака, который посмел прикоснуться к моей Бабочке хоть пальцем, но ничего не могу поделать со своей реакцией.

– И почему не вышла?

– Потому что дважды чуть не назвала этого человека Климом. Понимаешь? И решила не портить никому жизнь. Это неправильно: жить с одним, а думать о другом.

Она горько улыбается, а я подхожу ближе. Мне нужно коснуться сейчас своей Бабочки, нужно почувствовать, что она – настоящая, что я не долбанный псих, который ловит глюки и верит в их реальность.