- Шевалье де Сен-Режан, - представил мне его Александр. - Верный воин короля, способный круглый год жить в хижине углежога, как живет сейчас, но не сдаться.

- Это пустяки, бригадир, - отозвался тот. - Мои люди живут в траншеях, укрытых ветками, торфом и листьями… Мы заждались вас, господин герцог! Слава Иисусу, теперь вы в добром здравии.

Сказав это, он учтиво поклонился мне:

- К вашим услугам, сударыня. Я Сен-Режан, но все называют меня просто Пьеро.

Я машинально ответила на поклон, стараясь не показать, что его внешность поразила меня. Ладно бы рост… Но все его лицо, нервное, как бы кривляющееся, невозможно было забыть. Большеротый, в гусарском доломане, грязный, остроносый, с болезненным фанатичным блеском в глазах, он был вызывающе некрасив. Шутовское прозвище Пьеро, пожалуй, еще мягкая кличка.

- Моя жена побудет до вечера, пока собираются остальные, - пояснил Александр. - Сюзанна, вас устроят в доме.

Меня провели в крестьянский дом, где я скоротала несколько часов, наблюдая за действиями шуанов. Мне открылась теперь тяжесть их жизни, и я по-новому оценила мужество людей, способных отказаться от теплого крова и домашней пищи, подвергнуть себя смертельной опасности ради защиты своей веры и короля, по сути, ничего не сделавшего для их победы. Дикая здешняя жизнь и суеверный дух выковали целые тысячи повстанцев, для которых революция воплощала всю несправедливость мира. Они пренебрегали всем новым - новыми законами, нравами, одеждой, монетой, языком… Это выглядело устрашающе и героически, но я, право, не знала, сколько может продержаться это воинство в столкновении с бурями перемен.

День был промозглый и сырой. Срывался дождь, между деревьями расползался туман. В окно я наблюдала, как в лагерь прибыл священник - огромного роста, краснолицый, грубый, которого называли аббатом Бернье. Очевидно, ему предстояло освятить поход. Командиры шуанов вели беспрерывное совещание под сенью навеса, установленного на жердях на поляне под дубом, долго время не обращая внимания на порывистый резкий ветер, то и дело мешавший их бумаги и карты. Позже они приняли решение переместиться в дом.

Граф де Буаргарди приблизился ко мне, не слишком смело осведомился об Авроре. Это было на него не похоже - он слыл дерзким мужчиной.

- Она в порядке, сударь, - ответила я. - Зиму, очевидно, мы проведем в Белых Липах.

- Если я буду писать ей, это не будет выглядеть навязчиво?

- Безусловно, нет. Однако…

- Что, мадам?

- Однако, я полагаю, в этом нет особого смысла.

Я имела в виду, что, раз у графа, по всей видимости, не было серьезных намерений, переписка тоже теряла смысл. Аврора полна желания устроить свою судьбу. В следующем году ей будет восемнадцать. Вот уже некоторое время я замечала в ней жгучее желание выйти замуж - грустно сказать, но хоть бы и за первого предложившего, если только он будет выглядеть мало-мальски достойно. И я даже не могла ее особо осуждать - в нынешнее безумное время у девушки очень мало шансов выйти замуж и встретить любовь одновременно!

- В этом будет смысл для меня, - невесело пояснил Буагарди. - Все-таки, когда воюешь, очень утешает мысль, что есть на свете прелестная девушка, которая не против получать твои письма.

- О, с этой точки зрения вы, конечно, правы.

Меня поразила эта его вдруг открывшаяся уязвимость: оказывается, Буагарди, известный победами над синими генералами Тапинье и Шильтом, так морально зависим от писем моей девочки… Стало быть, его сердце неровно бьется по отношению к ней? Меня так и порывало спросить: почему же вы не женитесь на Авроре, господин граф? Где в Бретани вы отыщете лучшую партию? Почему вас, ежечасно рискующего жизнью, так сильно связывают аристократические предрассудки - пыль перед лицом судьбы? Понятно, что у вас роскошный фамильный замок и угодья под Фужером, и вы теоретически большой богач. Однако замок-то давно арестован Республикой, как и все остальное имущество, - зачем же смотреть искоса на то, что Аврора бесприданница?

Я почти начала произносить все это вслух, но вовремя прикусила язык. Подобная тирада выглядела бы так, будто я навязываю ему Аврору. Нет, не стоит вмешиваться в их отношения! Мать Буагарди, по слухам, была очень заносчивая дама, а он внимательно прислушивался к ее мнению. Ясно, что она не одобрила бы Аврору в качестве невесты - может, в этом причина его колебаний. В любом случае, граф достаточно зрел, чтобы без моих советов разбираться со всем этим.

Я еще разделила с друзьями своего мужа скромную трапезу: хлеб, сыр, ветчина, кружка сидра. Потом небольшая армия, собравшаяся воедино, выстроилась на поляне и преклонила колени перед дубом с висевшим на нем большим бронзовым распятием. Аббат Бернье, объявленный вне закона священник в белом стихаре и в епитрахили кроваво-красного цвета, символизирующей мученичество, обратился к шуанам с кратким благословением.

- Напоминаю вам, - слышала я его густой бас, - что павшие во имя алтаря Господня получают отпущение грехов и обретают вечное спасение.

- Аминь, - нестройно отозвались сотни мужских голосов.

Я вздохнула, потирая виски. Мне было тревожно, не в пример утреннему настроению. Фан-Лер уже давно намекал мне, что пора возвращаться. Я отнекивалась, надеясь, что мне еще выпадет секунда снова обменяться с Александром словами прощания.

Так и случилось. Когда армия шуанов уже отправлялась в поход, и их козьи лохматые куртки одна за одной исчезали за деревьями, Александр будто прочитал мои мысли и на краткий миг заглянул к мне. Он был весь мокрый от дождя, но, когда он сильно прижал меня к себе, мне и в голову не пришло обратить на это внимание.

- Пусть бережет вас Бог и Пресвятая Дева, мой любимый!

Он крепко поцеловал меня в губы и произнес то, что я когда-то уже слышала от него на Капри:

- Я никогда никого не любил так, как вас, Сюзанна. Помните об этом всегда!

У меня защемило сердце. Прежде чем я успела что-либо произнести или даже перекрестить его, он уже исчез в ранних туманных сумерках. Капли дождя с его лица остались у меня на губах.

«О, Господи! - взмолилась я. - Только бы он вернулся и это был бы последний поход!»

Спустя двое суток в Белые Липы пришло известие, что отряд герцога дю Шатлэ захватил Сен-Брие, освободил заключенных из городской тюрьмы и сжег республиканские архивы. Имя Александра после первой же военной операции снова попало в список злейших врагов Республики.

4

Я перевернула последнюю страницу романа мадам