она проанализирует, в диссертацию вставит. Или не она, а ее начальник. Не могла же она решить о цвете телефона? Уровень у девушки не тот. Тут другие люди задействованы. А вот я пойду и спрошу у нее! Вот прямо сейчас пойду! Я взял телефон, открыл адресную книгу, нажал кнопку. – Добрый вечер! У тебя есть минутка? – Конечно, я дома, ужинаю. Что-нибудь случилось? А голос у нее ласковый, не такой, когда о работе говорит. – Хочу увидеть тебя, давай погуляем? – Через пятнадцать минут у моего дома, хорошо? Согласилась, даже с радостью. Или показалось? Черт разберет этих баб! Сегодня такая, завтра другая. Ладно, надо успокоиться, иначе ничего не узнаю. Какая же Ольга красивая! Глаза блестят, улыбка обворожительная. Тьфу, не люблю это слово, но к ней оно подходит. И как одета стильно – светлые узкие брюки, белая футболка под спортивной курткой – все ей идет. Подошла, взяла под руку, прижалась грудью. Сразу забылась половина вопросов. Нет, надо взять себя в руки. – Ты чего такой взъерошенный, что случилось? – спросила она. Смотрит в глаза, у меня кружится голова. – Все в порядке, просто соскучился. – Я тоже сидела и думала о тебе. Давай рассказывай, я же вижу, что ты не в своей тарелке. – Видел Цвейга, у него умер друг, – сказал я. – Бедняга, он мне звонил. Я помню этого шофера. Огромный, молчаливый, только пил много. – Цвейг мне сказал, что его деньги получит корпорация. – Вот ты о чем! Да, такой у нас контракт. Ты, конечно, его не дочитал. Это в самом конце. Деньги могут получить только прямые наследники – жена, дети и внуки. Говорит спокойно, почему-то улыбается. Как ребенку объясняет. И прижимается теснее. Мы идем вдоль спортивных площадок. На теннисных кортах веселье, на волейбольных площадках веселье уже с радостными воплями, поскрипывают тренажеры. Вечер чудесный, все оптимально: температура, влажность. Липат, наверное, доволен. – А если я захочу сделать наследником тебя? – Ух, это ты здорово придумал! Но для этого тебе придется сначала на мне жениться. – Другого пути нет? – Почему нет, ты можешь не жениться. Смеется, весело ей. А может и правда Цвейг преувеличивает и все не так страшно? – А правда, что у корпорации есть швейная фабрика? Это же невыгодно. Есть же разделение труда, проще покупать и продавать с небольшой наценкой. Отошла, покрутилась, замерла в позе манекенщицы. – Нравится? Это все местное, у нас классные дизайнеры. С размером угадывают до миллиметра. Подопечный мой любимый, не напрягай умишко там, где ты ничего не понимаешь. Поверь, в корпорации классные математики и экономисты. Все посчитано, все проверено. Если шьют – значит, так надо. Если шьют хорошо, то это тоже так надо. Тебя это беспокоило? Черт, до чего же она красивая! Подошла, положила руки на плечи. Смотрит в глаза, у меня замирает дыхание. – Последний вопрос, можно? – Сегодня тебе все можно. – Почему у меня красный телефон? У Пена черный, а у меня красный. Ольга поцеловала мне в щеку, опять взяла под руку, мы идем дальше. – Спроси нейросеть, которая тебя выбрала. Я только посмотрела, что ты покупаешь, что любишь на ужин. Еще заметила, что у тебя индекс перспективности восемь из десяти. В таких случаях полагается красный телефон. Почему такой индекс? Наверное, ты был каким-нибудь организатором, может, в университете занимался волонтерством. Было такое? Чушь какая-то! Я вспомнил, как с девчонками-волонтершами ходил по улицам и уговаривал бездомных во время холодов пожить в приюте, а они говорили, что предпочитают свободу, алкоголь и коловращение жизни, которую наблюдают на улице. – А может нейросеть проанализировала твое поведение и увидела потенциал, – добавила Ольга. Это как понимать? Нейросеть могла найти, что я почти не покупал крепкий алкоголь. Этого достаточно для оценки моей перспективности? – Я не знаю точно, но она не ошиблась, – продолжила Ольга. – Иден тобой доволен, Хуан хвалит. Он говорит, что ты прекрасно проводишь совещания, шутишь, все как надо в нашей корпорации. Шучу? Я стал вспоминать. Ну да, сказал как-то, что холод из кондиционера не остудит наш энтузиазм. Это тут шуткой называется? – Больше нет вопросов? – Ольга остановилась, прижалась щекой к моей груди. – Ты весь дрожишь, почему куртку не надел? Пойдем ко мне, у меня сегодня кабачки в сметане и вино. Много вина. В дневнике я ничего не написал о том, что случилось дальше. Попытался на следующий день, но понял, что писать не о чем. Два взрослых человека дурачились, радовались, что они одни, что все пока хорошо, пусть где-то снаружи происходит плохое, несправедливое, а тут горят свечи, на столе пустая бутылка вина, рядом любимые и любящие глаза. Пусть любящие не навсегда, пусть только в этот вечер, но разве хочется думать о плохом, когда рядом любимая женщина? Домой я возвращался в два часа ночи. Шел, подпрыгивая, с дурацкой улыбкой. Иногда расставлял руки и, как в детстве, представлял себя летящим самолетом. У-у-ууу, иду на крутой вираж влево, потом вправо. Расступитесь облака, это я лечу, такой счастливый, такой счастливый!

Швейная фабрика

Прошло два дня и два вечера, и оба вечера я был с Ольгой. Мы гуляли, доходили до спортплощадок, там Ольга говорила, что это место особенное, тут надо принимать правильное решение, и мы шли к ней домой. О работе мы не вспоминали. О чем мы говорили? Кажется, я постоянно хвалил ее волосы, глаза, грудь… Тут Ольга возмущенно спрашивала, почему я не хвалю ее ноги? Откидывала одеяло, поднимала ногу, вытягивала носок, шевелила пальчиками. Я говорил, что ее ноги лучше, чем у балерины, на что она опять возмущалась, говорила, что все балерины тощие, а она идеальная, что я такого идеала не заслуживаю и что она не понимает, почему мне досталась такая красавица. На третий день я почувствовал, что могу думать не только о ней. Индекс перспективности… И что дальше, повысят зарплату? Но Цвейг прав, тут хоть миллион плати – разницы никакой. На работе все шло по плану, который составил Хуан. Все-таки была от него польза. Как и говорил Аналитик, свободное время у меня появилось. Я не придумал, как его заполнить, просто сидел, рисовал в блокноте женские профили, думал то об Ольге, то о швейной фабрике. Вот далась мне эта фабрика!