сами придумали, – пояснил Шон. – Удобно, когда в волейбол играешь. – Так вы втроем обслуживаете весь этот цех? – Да, но если что-то неординарное, то вызываем аварийную бригаду, – сказал Шон. – Авральную, если точнее. – Они занимаются ремонтом? – И ремонтом тоже. Мы внутрь линий не лезем. Наше дело им позвонить, а потом проверить качество выполненной работы. Шон с такой интонацией закончил фразу, что я понял – мне пора уходить. – Для волейбольной команды нужны еще трое, – попытался я продолжить разговор. – Да, у нас еще трое ребят из соседнего здания, – уже нехотя сказал Шон. – А чем они занимаются? Шон пожал плечами. – Мы о работе не разговариваем. Счастье, знаете, в незнании. – Есть у вас предложения или просьбы к корпорации? – спросил я. Шон и Шан переглянулись. – Есть одно, – сказал Шон. – Завтра у нас в семь часов игра с дизайнерами, а по прогнозу будет дождь. Пусть корпорация в это время разгонит облака. – Я обязательно передам вашу просьбу, – ответил я, пожал им руки и направился к выходу. Вечером раздался звонок. Я посмотрел на экран – звонила Мария. Черт, придется ответить. – Марио, это Мария. Мне нужно с тобой поговорить. Давай сейчас встретимся. Я замешкался. Сейчас мне больше всего не хотелось именно этого – встречаться с Марией. – Хорошо, я приду в сквер около твоего дома, – сказал я и стал собираться. Мария пришла в том же спортивном костюме, который был на ней во время нашей прогулки. Лицо опухшее, казалось, что она недавно плакала, потом немного припудрилась. – Прости, что вытащила тебя. У меня неприятности. Сегодня доктор Сильвия сказала, чтобы я с тобой не встречалась. Я не понимаю почему. Тебе нечего мне сказать? Я пожал плечами. – Я знаю, это все Ольга, – сказала Мария почти плачущим голосом. – Она злая, ненавижу ее. У нее никого нет, вот она и бесится. И что нам теперь делать? Я даже телефон дома оставила, чтобы она не проследила. Я поразился ее догадливости. Сам ведь думал, как уйти от Ольгиной слежки. Ничего не придумал, слишком было все неожиданно. – Я, правда, ничего не знаю, – пробормотал я. – Мы с тобой ничего плохого не делали. Я чувствовал себя виноватым, оплеванным, все, что я говорил, было неискренним. Хотелось только одного – быстрее закончить этот разговор. Мария – чудесная, открытая, доверчивая. Я понимал, что Ольге я не нужен. Может только иногда, по вечерам, когда ей слишком грустно и одиноко. А на следующий день я просто ее подопечный, за которым надо следить, чтобы он не выкинул ничего такого, что, по ее мнению, выходит за рамки установленных кем-то правил. – Конечно ничего, мы просто гуляли, – продолжила Мария. – Пусть даже на этот проклятый холм, на который гулять нельзя. А почему нельзя, просто не рекомендовано. А про холм доктор Сильвия ничего не сказала. Про тебя сказала, а про холм ни слова. Я ей ничего не рассказывала, ей кто-то другой наябедничал. Я знаю, что это Ольга. Она мне теперь проходу давать не будет. И тебе тоже. Что нам теперь делать? – Думаю, что жить дальше, как будто ничего не случилось, – я мямлил, сгорая от стыда. – Почему Сильвия вмешивается в наши отношения? Какое ее дело! Мы взрослые люди, никаких правил не нарушаем, хотим гулять – гуляем. Не хотим – не гуляем. Согласна? – Конечно. Прости еще раз, что напрягла тебя. Но мне с доктором Сильвией ссориться нельзя. Я что-нибудь придумаю. Не сердись на меня. Ты мне нравишься, не буду этого скрывать. Но навязываться не буду. Мария замолчала, подняла глаза, я заметил слезу на ее щеке. – Я пойду? – сказала, вернее, спросила она. – Ты хорошая, красивая. Все уладится. Ничего более глупого нельзя было придумать. – Спасибо, – прошептала Мария. – Мне пора. Я кивнул. Она повернулась, пошла быстро, не оглядываясь. Я стоял, смотрел ей вслед и чувствовал себя… Вы можете представить, как погано я себя чувствовал. Я вернулся домой и только закрыл дверь, как раздался телефонный звонок. – Это не я, – сказала Ольга. – Ты про швейную фабрику? – Иди к черту! Отбой. Я пожал плечами – ведь здесь ничему не надо удивляться.

Последствия

Утром, как я и ожидал, на экране мигало сообщение: «Зайди ко мне, Иден». Понятно, сейчас мне объяснят, что есть правила, которые нельзя нарушать. Иден сидел, глядя в экран, и, казалось, не замечал моего присутствия. Иногда он морщил лоб, кривил губы, всячески стараясь показать свое недовольство. Наконец он откинулся на спинку кресла, посмотрел на меня и медленно сказал:

– Итак, мы имеем две проблемы. Проблема первая – за каким хреном ты направился на швейную фабрику? Проблема вторая – опять же за каким хреном ты изображал из себя ревизора? Есть еще третья проблема – что мне с тобой делать? Теперь слушаю тебя.

Ответ у меня был готов.

– Проблема первая – мне было интересно. Я много слышал об этой фабрике, хотелось посмотреть на нее своими глазами. Проблема вторая – изображал ревизора, чтобы мне не задавали лишних вопросов. Проблема третья – это не моя проблема.

Иден задумался. По его глазам было видно, что он подбирает приличные слова.

– Мы оцениваем проступки сотрудников по десятибальной системе, – сказал он. – Чем больше, тем хуже. Восемь означает увольнение.

– А что же тогда девять? – спросил я.

– Девять – это тоже увольнение плюс половина твоих накоплений отходит в пользу корпорации.

– Я так понимаю, что десять – уезжаешь с пустыми карманами?

– Не совсем с пустыми, тебе оставляют деньги на проезд до города, откуда ты приехал.

– Гуманно. По тону Идена я понял, что наказание будет легким.

– Корпорация всегда заботится о своих сотрудниках, – сказал Иден. – Даже в таких случаях.

– И сколько баллов я получу?

Иден постучал пальцами по столу, посмотрел в окно, потом сказал:

– Я не передам твое дело Хелен. Цени мою доброту. Чтобы ценил мою доброту еще больше, я поставлю по единице за каждый проступок. Это означает,