Рей бил своего сына? Почему мне всегда казалось это таким далеким от реальности? Алкоголь, наркотики, гулянки по ночам, детская комната полиции. Но насилие приведет только к еще большему отторжению сына от семьи, желанию как можно меньше времени проводить дома, с родными, неужели отец Шона не понимал этого? Возможно, он просто был не таким сильным, каким казался, и каждый раз выходил из себя, понимая, что ничего не может сделать. Синяки на лице не были последствиями уличных драк… Это ужасно… И Ева жила в этом доме, видела все, что происходит между отцом и братом, самыми дорогими для нее людьми. Как она смогла сохранить в себе жизнелюбие, доброту и искренность?

Я не осуждаю Рея. Он просто сломался, отчаялся, думал, что только таким способом может помочь сыну. Уверена, Лесса всегда вставала в такие моменты на его защиту, и из-за этого между супругами возникало отторжение. Это ужасно. Но что заставило Шона стать таким? Любящие родители и младшая сестренка, хорошая школа, денежный достаток. В его жизни было все, что может сделать ребенка счастливым. Против чего он поднял бунт?

Весь день мне не дает покоя этот вопрос. И если бы только он…

«Она ненавидит меня?»

Я слышу этот голос. Низкий, отрывистый. Вижу этот взгляд. Опасный, убийственный. Чувствую эту ярость. Жгучую, всепоглощающую.

Я пытаюсь отвлечься – делаю какао с маршмеллоу, включаю фильм. Комедию. Проходит какое-то время, прежде чем я избавляюсь от мыслей и полностью погружаюсь в ее атмосферу.

Звонок в дверь.

На часах – пять двадцать. Мама так рано никогда не возвращается, ребята предупреждают, когда хотят зайти.

Я ставлю фильм на паузу и открываю дверь.

Сердце уходит в пятки.

На пороге стоит Шон, смотрит на меня, не произнося ни слова, будто пытаясь угадать мои мысли.

Я не была готова увидеть его сейчас.

Я борюсь с желанием захлопнуть дверь и запереть ее на замок, но в то же время хочу, чтобы он остался.

– Тебе что-то нужно? – спрашиваю я.

– Впустишь? – игнорируя мой вопрос, произносит Шон.

Это значит «да».

Я делаю шаг назад, позволяя ему зайти в дом, затем закрываю дверь.

Осознание того, что мы одни в доме, вызывает дрожь в коленках, пробуждает мучительные воспоминания. Самое страшное: я не знаю, чего ожидать от Шона, не знаю, с какими скрытыми намерениями он пришел. Выместить агрессию, развлечься, спастись от одиночества?

Он протягивает мне небольшую картонную коробочку. «Кровь и след». Подписанная Хлоей… Та самая игра!

Я в недоумении смотрю на нее, потом на Уайта.

– Откуда она у тебя? – спрашиваю я.

– Нашел в комнате Евы. Передай хозяйке.

Он кладет игру на подоконник.

Но она ведь должна находиться у Хлои.

– Как странно… А где она лежала?

– Какое это имеет значение? На второй полке.

Я абсолютно точно помню, что ее там не было в тот день, когда я приходила в дом Уайтов.

– Странно, – повторяю я. – Я ведь не могла ее не заметить.

– Значит, могла, – пожимает плечами Шон.

Возможно… учитывая состояние, в котором я тогда находилась.

– Почему ты не отдашь ее Хлое сам?

– Шелден, если бы дело было только в игре, она бы так и осталась лежать в комнате.

Значит, Уайт приехал не за этим.

Я невольно вглядываюсь в его лицо, на котором больше нет ни одного следа от побоев.

Что заставило Шона остановиться? Раньше я не задумывалась над этим и только сейчас поняла: что-то произошло в его жизни, что-то изменило его.

Я смотрю в эти холодные жестокие глаза. Кажется, будто им абсолютно чуждо отражение каких-либо других эмоций. Но я знаю, что это не так.

Я понимаю, что молчание длится слишком долго, отвожу взгляд и прохожу в комнату, зная, что он последует за мной.

– Ты ведь хочешь поговорить об убийце, да? Прошло больше недели, и – ничего.

С ним я могу быть честна и откровенна, могу сказать то, о чем молчу с другими.

– Мы не сможем найти его, понимаешь? Если он обвел вокруг пальца профессионалов, что говорить о кучке подростков?

Я ничего не чувствую, произнося эти слова. Ни злости, ни обиды, ни боли.

– Ты не там ищешь, – говорит Шон, садясь на диван.

Эти слова вселяют надежду, ведь они могут значить только одно – Уайт что-то узнал. Во мне разгорается интерес, я чувствую, что приближаюсь к истине, еще даже не услышав, о чем он хочет сказать. Это странно… но я доверяю ему.

– О чем ты? – спрашиваю я, подходя к Шону ближе, пристально смотря ему в глаза.

– Что в твоей голове? Кто убийца? Вариантов нескончаемое множество. Нужно посмотреть по-другому. Задать другой вопрос. Как было совершено убийство? Банально. Двадцать первого октября он прошел в дом, подсыпал яд в стакан, из которого потом пила Ева, подкинул записки и незаметно ушел.

Все это кажется вполне очевидным. Только…

– А дверь? Она была открыта?

– Мама не помнит. Но это не важно, он мог выпрыгнуть из окна.

Я киваю. Все правильно.

– Хорошо. У нас есть эти факты. Что дальше? – спрашиваю я, не понимая, к чему ведет Шон.

– Загляни глубже. Он оказался в доме, значит, Ева впустила его. Значит, это был ее знакомый, тот, с кем у нее были доверительные отношения. Но это пока ни о чем не говорит – сестренка была очень доброй и наивной, могла поверить любому. А этот любой мог зайти под любым предлогом. Тут важно другое: он знал, что Ева находится дома одна. Значит, она ему об этом успела рассказать раньше. Именно она, ни я, ни родители – мы не знали о планах друг друга на вечер.

– Или он просто услышал, – предполагаю я.

– Да, но для этого нужно находиться близко. Ева лежала в своей комнате… и оказаться там могла двумя способами: либо она выпила этот чертов яд уже там, либо ее туда перенесли. Если это первый вариант, то он – либо близкий друг, либо одноклассник, попросивший какой-то конспект. Только с одноклассником странно выходит, не находишь? Это заметила бы даже Ева. Почему бы не попросить принести конспект в школу или хотя бы предупредить о своем приходе? Но тогда бы она сказала тебе, правда?

Я киваю.

Все мысли сводятся к одному, тонкие нити становятся указателем.

– Теперь второй вариант. Чтобы перенести тело в комнату, нужно знать, где она находится. Ни у кого не хватит нервов искать нужную дверь в огромном особняке, понимая, что в любую секунду могут вернуться родственники убитой. Ему нужно было сделать все