— Танг, вы думали о какой-то конкретной девушке? Или в целом — о ком-то?

То, что ректор говорил со мной спокойно и не пытался накричать, по-настоящему пугало.

— Я… — Я постаралась вспомнить. — Я про это не думала, о том, кто именно. Просто — нужно влюбиться, а потом про то, что нужно отдать самое дорогое. Или…

Ректор вздохнул и закрыл лицо лапой.

— Танг, какого цвета был центр сферы, когда вы закончили формировать проклятье?

— Прозрачный, — гордо доложила я.

Ректор снова вздохнул, а потом решительно посмотрел на меня.

Я, не выдержав давящего взгляда, отвернулась, посмотрела на профессора Хейдар, а затем, обернувшись на профессора Янга. Оба были серьезными и, кажется, не спешили шутить.

— Прошу покинуть мой кабинет, — коротко приказал ректор Стортон.

— Если тебе нужны какие-то советы в том, чтобы вести себя с дамами… — начал профессор Янг, но его прервал грозный рык.

Они с профессором Хейдар молча вышли, и эта удивительная согласованность мне очень не понравилась. С чего это вдруг они решили стать серьезными?

— Может, мне тоже уйти? — пискнула я, глядя на закрывшуюся дверь.

— Сидите, Танг. Мы с вами еще не закончили.

Голос ректора стал серьезным и спокойным. Несколько раз нервно метнув хвостом, он подошел ко мне ближе — я напряглась — и обошел стол. Провел когтем по спинке кресла, куда не мог теперь сесть — просто был слишком большим.

Я внезапно поняла, что не могу дышать от испуга и напряжения.

Ректор хмурился.

— Проклятья — сложная наука, — выдал наконец он.

Что?

— Я догадывалась, — ляпнула я.

Ректор раздраженно дернул круглым пушистым ухом, как будто отгонял назойливую мошку. Он не смотрел на меня, только за окно.

— Итак, адептка Танг, — наконец перевел он взгляд на меня. — Когда вам будет удобно отдать мне самое дорогое? Возможно, вам стоит подняться в свой будуар, чтобы…

— Что? — возмущенно откликнулась я и вскочила. — Да как вы смеете намекать на такое! Я…

Только сейчас я поняла, что осталась один на один с мужчиной после заката. Это было неприлично, пусть даже он был ректором. И огромным чудовищем.

Но эти его намеки… щеки полыхнули, и я прижала к ним ладони.

Ректор зарычал. От этого его верхняя губа приподнялась, обнажая два ряда острых клыков.

— Ваша сомнительная честь — последнее, что меня интересует, адептка Танг. Раз у вас одно на уме, придется пояснить, что я имею в виду, — вибрирующе произнес он. — Проклятья — сложная наука, однако она конкретная. Вы вложили в ограничение слова «самое дорогое» — это буквально то, что вы цените сильнее всего, чем обладаете и что можете отдать. Уверен, ваша честь — не то, чем вы обладаете, учитывая, чему свидетелем я стал сегодня.

— Да что вы себе позволяете!

Я сжала руки в кулаки и почувствовала, как воздух в кабинете сгустился, стал влажным. Волосы и кожа намокли.

Ректор махнул лапой, с которой сорвался зеленоватый сгусток и завис в воздухе над нашими головами, набух, как земля во время дождя. Влага, которую я чувствовала кожей, которая появилась из-за моей злости, исчезла.

— Научитесь себя контролировать, Танг, — поморщился ректор Стортон. — Выбросы стихийной магии выглядят перспективно только до тех пор, пока вы не начали учиться колдовать всерьез.

Мои зубы скрипнули от злости, и почему-то вспомнилась история, которую Ирма однажды рассказывала мне полушепотом. Мрачная сказка про одну из столичных жительниц, которая убивала мужчин, самых богатых и красивых аристократов, ножом, а на месте преступления неизменно оставляла красный цветок.

Пожалуй, в этот момент я ее понимала, хотя рядом с ректором Стортоном я бы не оставила цветка, чтобы ему было обидно.

Ректор смотрел куда-то вниз, в район моей шеи, и я нахмурилась, опустила глаза и тут же поспешила прикрыться руками.

Мое платье было сшито из достаточно плотной ткани темного практичного цвета, только вверху, у самой шеи и плеч, я не устояла и позволила себе вшить тонкий кусок легкой ткани, подаренный мачехой. Она была светлого цвета и сейчас, намокнув из-за сотворенной мной самой влаги, стала прозрачной и обнажила слишком много — ложбинку груди.

Это было неприлично, даже по деревенским меркам, что уж говорить об аристократических, которые были приняты в академии.

— Если вы не возражаете, ректор Стортон, — цеременно начала я, не отрывая ладони от горла, — я бы предпочла вернуться в свой будуар или в подвалы, чтобы закончить отработку.

Я направилась к двери и, уже когда до нее оставалась всего пара шагов, прямо перед моим лицом мелькнула стремительная тень, как будто дикий зверь прыгнул, охотясь.

— Вы никуда не уйдете, Танг, — рыкнул ректор, загораживающий от меня вожделенную дверь.

Я снова сжала руки в кулаки, но приказала себе успокоиться. Нужно быть хитрее.

— Лаура Уортон, выпалила я. Она влюблена в вас, вы разве не знали? Уверена, она будет только рада… — Я замялась.

Ректор скривился, как будто ему под нос сунули что-то несвежее. Пушистое ухо нервно дернулось.

— Танг, я уже упоминал, что проклятья — точная наука. Создавая ограничение, вы вложили в него слова — «в чудовище нужно влюбиться» и «нужно отдать самое дорогое», как вы сами сказали.

— Лаура Уортон…

— В ОГРАНИЧЕНИИ ВЫ НЕ ВЕЛИ РЕЧЬ О ЛАУРЕ УОРТОН! — зарычал он, а затем, помолчав, добавил: — Уннер, — он впервые назвал меня по имени, и я вздрогнула, — формула вашего проклятья вышла очень простой и, к сожалению, действенной — в значительной части благодаря четкому ограничителю. «Нужно влюбиться». Не «девушка должна влюбиться», не «Лаура Уортон» должна влюбиться.

— Я не понимаю…

— Только вы можете снять проклятье Танг, — устало вздохнул ректор. — Ограничитель относится только к вашим действиям и к вашим чувствам. —