контрасту выставить роль короля в менее выгодном свете. Однако объективные свидетельства показывают, что король был столь же щедр к семье Колумба после смерти королевы, как и они вдвоем при ее жизни[194].

Елейные утверждения Колумба о благосклонности королевы оказали глубокое влияние на историческую традицию, но к ним следует относиться как к непроверенным. Он был мастер галантно изъясняться, и это нравилось королеве. «Ключи от моих желаний я отдал Вам в Барселоне. Если Вы попробуете мою добрую волю на вкус, то обнаружите, что с тех пор ее аромат и пикантность только усилились… Я всецело посвятил себя Вашему Высочеству в Барселоне, ничего не утаив для себя, и это касалось как моего духа, так и моих чести и достояния». Такой тон соответствует фривольной атмосфере двора, где, как и при дворе Елизаветы I Английской, непогрешимая репутация целомудренной королевы позволяла проявлять словесную галантность. Колумб обращался к королеве в прозе в выражениях, очень похожих на те, которые выбрал, например, Хуан Альварес Гато в стихах:

Моя душа постится. К вам взываю

О помощи, поскольку умираю.

Все знают – потерял я благодать,

И вы одна лишь можете меня уврачевать.

Или же:

Ты несравненна в красоте своей,

Я ж никому не уступлю в любви.

Но ты царишь, как первая из жен,

Я ж в величайшее несчастье погружен.

Таким образом, Колумб, по-видимому, знал, как привлечь внимание Изабеллы, но вряд ли можно доверять его рассказам или прославляющим Колумба свидетельствам об отношении королевы к таким панегирикам[195].

Можно четко выделить еще одну группу сторонников Колумба, центром которой являлись чиновник казначейства короны Арагона Луис де Сантанхель и, вероятно, его коллега Габриэль Санчес[196]. Сантанхель приобрел некоторые финансовые полномочия в Кастильском королевстве, особенно в управлении делами местных ополчений и в связи с продажей индульгенций. Его близкими соратниками по выполнению этих обязанностей были Алонсо де Кинтанилья и Франческо Пинелли. Важность Сантанхеля для Колумба, по-видимому, заключалась в его роли финансового посредника, объединившего источники инвестиций и средства сбора денег, что в конечном итоге сделало возможным предполагаемое путешествие. Искомая сумма не была запредельной: два миллиона мараведи – это примерно годовой доход провинциального аристократа средней руки, но предприятие было рискованным, ученые мужи относились к нему с насмешкой, а во время войны средств всегда не хватает. Деньги должны были быть собраны воедино, а крупные суммы застрахованы.

Колумб всегда жаловался, что монархи «не готовы выложить больше миллиона». Но это было далеко не так. Общий взнос «государственного сектора» составил 1 140 000 мараведи, включая 140 000, предназначенных для платы Колумбу. Вся сумма была авансирована Сантанхелем и Пинелли в расчете на поступления от продажи индульгенций, и фактически она была полностью возмещена в надлежащее время благодаря выручке от их продаж в бедной епархии Эстремадуры. Часть средств была предоставлена натурой Мартином Алонсо Пинсоном и его сотрудниками в Палосе: город задолжал короне за использование двух каравелл в качестве штрафа. Остальная сумма, включая 500 000 мараведи, номинальным совладельцем которой являлся сам Колумб, была предоставлена синдикатом Кинтанильи. По крайней мере часть из них поступила от Джанотто Берарди, поскольку в завещании, датированном тремя годами позже, был зафиксирован непогашенный долг Колумба в размере 180 000 мараведи. Берарди, однако, вел большую часть дел Колумба во время его отсутствия, и было бы опрометчиво относить эту сумму к расходам Колумба на первое путешествие. Стало быть, королеве не пришлось «закладывать свои драгоценности», чтобы оплатить путешествие Колумба: учитывая бремя, взваленное на плечи обедневших кающихся грешников Эстремадуры, эта легенда кажется особенно нечестивым вымыслом. Монархам также не нужно было изыскивать наличные деньги. К январю 1492 года исчезли финансовые препятствия для отплытия Колумба, которые в конечном счете являлись единственными препятствиями, имевшими значение[197].

К 1492 году или в течение того года масштаб Трансатлантического проекта сузился. Антиподы и неизвестные острова перестали рекламироваться в качестве целей плавания. Короткий маршрут в Азию стал в дальнейшем единственной достойной упоминания целью. Сосредоточенность на азиатском направлении и долгожданный успех в поисках покровительства в итоге оказались связаны между собой. Можно с уверенностью предположить, что практически никто при дворе Фердинанда и Изабеллы в 1492 году не стремился к открытию новых атлантических островов. Последние из Канарских островов, Тенерифе и Пальма, упрямо противились завоеванию. Трудности, с которыми столкнулись португальцы на островах Зеленого Мыса и отдаленных Азорских островах, наводили на мысль, что в дальнейшем открытые земли будет нелегко колонизовать, если только они не явятся исключительно привлекательными приобретениями. И в любом случае первоочередной задачей рассматривалось заселение испанскими поселенцами недавно завоеванной территории Гранадского королевства.

Открытие Антиподов, даже для тех, кто верил в их существование, невозможно было представить обещающим какую-либо конкретную перспективу получения прибыли. Неизвестная земля по определению представляла собой неизвестный риск. Только Восток, сразу вызывавший в воображении золото и специи, был достаточно притягателен для инвесторов. Фердинанд и Изабелла, несшие большие расходы на войну с Гранадой и завидовавшие прибылям, получаемым португальцами в Гвинее, были более склонны поддержать предприятие, обещавшее, пусть и не очень надежно, щедрую прибыль и возможность опередить соперников, нежели проявлять интерес к заведомо невыгодным поискам. В составленном в 1492 году прошении, на котором основывались условия назначения Колумба монархами, он оставил место назначения неопределенным. В своих переговорах с правящей четой он не упускал возможности подчеркнуть свою приверженность поискам пути в Азию. Самое простое объяснение сужения планов заключается в том, что это было сделано в угоду покровителям.

Процесс увеличения числа сторонников Колумба в основном изучен, и его компоненты проанализированы, но вопрос о том, как он развивался, остается нерешенным. Очевидно, дело двигалось медленно, Колумб время от времени впадал в отчаяние. В 1488 году он вернулся на некоторое время в Португалию, чтобы предложить там свой проект, а примерно в 1489 году отправил своего брата Бартоломе в Англию и Францию с той же целью, но столь же безуспешно. По крайней мере однажды, если можно доверять его поздним воспоминаниям, он был полон решимости покинуть Испанию, но его отговорил Диего Деса.

Однако эффективна именно та мельница, которая мелет медленно. Сторонники Колумба создали обширную сеть, разраставшуюся за счет личных контактов, знакомств и дел, основанных на дружбе и общих интересах. Источники его поддержки – генуэзские и флорентийские купцы Севильи, монахи Ла-Рабиды, придворные, спонсоры завоевания Канарских островов, придворные инфанта дона Хуана, казначейство короны Арагона – накладывались друг на друга и образовывали постоянно укрепляющееся плетение. Моральная поддержка постепенно переросла в политическое влияние и в конечном итоге привела к финансовой помощи.

Однако невозможно представить Колумба игрушкой, которой манипулируют богатые инвесторы и влиятельные политики. Следует принимать