Что с ним не так? Почему он убежден, что не может дать искренности?

Мне уже до боли стыдно за бурную реакцию в курилке — Влад уделал надменных балерин, пялившихся на меня, как на мусор, только потому, что я его попросила. Я ни от кого еще не получала такой безусловной поддержки и поплыла...

Я слишком быстро, глубоко и опрометчиво нырнула в него, не имея запасного плана. Жизненно необходимо отмотать назад, и я уговариваю себя:

— Что с того, если я включусь в игру? Я же не предложу ему жениться. Он просто пошатается со мной по магазинам и поможет подобрать новый образ — в этом он точно профи. Я не буду вечно его эксплуатировать. Но если он сдержит слово и подпишется под моей затеей, я точно буду довольна как слон.

***

Я сплю с открытой форточкой, сбросив на пол одеяло, но вижу слишком яркие, горячие и выматывающие сны. Задыхаюсь от желания, в панике вскакиваю и с облегчением обнаруживаю, что в комнате темно, и пижамная футболка по-прежнему на мне: Влад ее не снимал, не лез с поцелуями, не распускал руки. Кроме меня здесь никого нет.

Проснувшись в серой реальности, некоторое время сконфуженно пялюсь в потолок, вздыхаю, краснею и признаю, что соскучилась как сумасшедшая. Вот только не имею на это никакого права.

Субботу мы с орхидеей посвящаем уборке. Под песни из любимого плейлиста ликвидирую пыль в углах и на полках, драю полы, исследую шкафы. Я впервые примеряю на себя ощущение дома, и оно очень нравится мне — здесь все по-моему: безопасно, уютно, удобно.

На улице накрапывает дождь, но настроение он не портит — паранойя отступила, я каждую секунду думаю о Владе, но в разгар битвы за чистоту звонит Макар.

— Привет, Москва! Сегодня ночью заезд, я тоже участвую. На «Субару». Поддам такого газу, что всех соперников снесет. Хочешь за меня поболеть? — он старается казаться брутальным, но его слова вызывают у меня неожиданные ассоциации и гомерический хохот.

— Ты чего, Москва? Этот упоротый Болховский рядом, да? — недоумевает Макар, и я нарочито громко закашливаюсь:

— В каком смысле? Нет, конечно! Просто я тут чай пила. С печеньками. И подавилась...

Я ссылаюсь на занятость, но вру, что в следующий раз приду обязательно. Макара нельзя сбрасывать со счетов, просто потому, что мне... льстит его внимание. Оно — как еще один шикарный повод показать Косте средний палец.

***

К ужину я по памяти воспроизвожу вчерашний салат из университетского буфета — ингредиенты чудом обнаруживаются в кладовке и в морозилке. Видимо, это Кнопка подсуетилась и создала для меня уют, и сердце сжимается от невыносимой грусти.

...Где же ты, дорогая Кнопка?.. Сколько надежд не сбылось... Как мне не хватает тебя!..

Острый нож, мерно постукивая по доске, разрезает шампиньоны на полупрозрачные ломтики, из крана капает вода, реальность подергивается и плывет, и вокруг вдруг возникают знакомые стены в синий цветочек, голубые льняные занавески и мамины герани на подоконнике.

По полу разбросаны фарфоровые осколки и гребаный салат, я стою на коленях и собираю этот трэш салфеткой.

— Когда-нибудь ты настолько меня выбесишь, что я... — шипит Костя мне в ухо и тяжело дышит. — Пришибу тебя наглухо, мое золотце...

Жужжание телефона пугает до судорог. Одно неловкое движение стальным лезвием, и на пальце расцветает порез. Накрываю его губами, смотрю в мамины ясные глаза на экране, и веки обжигают едкие слезы. Интересно, что еще этот гад предпримет после нашего с ней разговора?

— Алло? — я включаю громкую связь, откладываю нож и опускаюсь на табуретку.

— Эрика, детеныш, привет! Несколько суток молчишь!.. Как ты там? — мама притворяется нормальной, но я не ведусь на ее ужимки.

До скрежета зубов сжимаю челюсти и не узнаю собственный голос:

— Он сидит рядом? Или ты ведешь подробную стенограмму и сейчас же побежишь зачитывать ее дорогому Косте?

— Ты что себе позволяешь? — ахает она. — Что за тон?

— Зачем, мам?.. Ты же понимаешь, что я сбежала не из-за подросткового максимализма и желания побунтовать. Мам, последние два месяца он меня бил. Ногами, кулаками, чем придется. Поклялся, что не успокоится, пока не убьет или не сделает овощем...

— Эрика, а ну-ка замолчи! — мама задыхается, где-то на фоне шуршит фольга блистера, и в емкость с шипением заливается вода. — У тебя и раньше были к Косте придирки, но теперь ты все рамки перешла: обвиняешь его в преступлении! Позволь спросить, где, в таком случае, синяки? Почему я их не видела?

— Он знал, как бить. Он не оставлял синяков...

Мама щедрым глотком запивает таблетку и рявкает:

— Бред! Полный бред!

От обиды, боли и бессильной ярости темнеет в глазах, к вискам приливает кровь, уши закладывает. И я кричу, в истерике срывая связки:

— Скажи, зачем вы с тетей Леной уехали аккурат перед выпускным? Не для того ли, чтобы оставить квартиры свободными?.. Так боялась, что Лена понизит тебя в должности, если я откажусь от ее психопата-сынка и свалю?! Срочно решила меня под него подложить?!

— Ты что плетешь, а? — заикается мама. — Сколько хорошего Костя для тебя сделал: помогал с оценками, натаскал по всем предметам перед ЕГЭ, привил правильный образ мыслей, оградил от плохих компаний, предложил пожениться. А что ты? Испугалась ответственности? Да ты же точно такая, как твой папаша...

В груди что-то лопается и окончательно умирает. Вместо шквала эмоций под ребрами воцаряются тишина и ледяная пустота.

— Ради бога, исполни мою просьбу... — я чеканю каждое слово, и оно железом лязгает в мозгах, — Прямо сейчас иди к Косте и передай ему, что у меня есть парень. Красивый, богатый, крутой и безбашенный. Мы вместе прожигаем жизнь, бухаем и трахаемся. Передашь?

— Эрика, ты с ума сошла? Ты ради этого мальчика и сбежала, да? Как я Елене в глаза посмотрю...— визжит мама, но я усмехаюсь:

— Ты больше никогда обо мне не услышишь. Забудь, что у тебя была дочь.

Я сбрасываю вызов, онемевшими пальцами извлекаю из телефона симку и, сняв сетку со слива раковины, с садистским удовольствием выворачиваю оба крана и смываю ее в канализацию.

***

Глава 20. Влад

С утра нудит мерзкий дождь, постукивает по карнизам, капает с крыши и шумит в водосточной тубе. Наступила настоящая осень — с