к пересдаче… и в итоге все равно даже не сел. И другие дела не делал. Даже спать себе не дал. Притом это был экзамен по «питону». По «питону», блядь, который я знаю. Я ничего не могу заставить себя делать.

— Так надо. Жизнь — труд.

— Пох.

— Это называется слабачество, — сказал я и стал складывать ноутбук в рюкзак. — Ты слабак, раз бросаешь.

— Ну ок. Зато ты классный.

— Ты… я не хочу, чтобы ты так думал!

Мне хотелось начать извиняться, но я себя сдержал.

— Ну и че, в армейку пойдешь?

— Может, отмажусь.

— А потом что?

— Не знаю. Что-нибудь.

Я продолжал складывать вещи. Мэт заплакал и снял очки. Я обнял его и его слезы, горячие и долгие, лились мне в плечо. Будто горячий чай разлили.

На следующее утро Матвей сказал, что я должен срочно к нему прийти и он все объяснит потом. Он был в майке и штанах с военки. С порога он стал пихать мне бутылку пива, потому что «мне нужно выпить для храбрости». Я ничего не понимал. Он не сдержался:

— Ты должен меня избить!

Я собрался уходить, но он меня развернул и заставил сесть.

— Смотри, это гениально, — продолжал он. — Сегодня в три у меня последняя пересдача. Я приду с замотанным ухом, типа меня избили, вставлю туда наушник и Леха будет говорить мне ответы.

— Хорошо, — говорил я, — а зачем тебя бить?

— Чтобы правдоподобно. Сильно не надо — достаточно вот сюда под глазом по вене попасть, чтобы лопнула. Тогда весь глаз разнесет.

— Пиздец…

— И еще поцарапать, чтобы типа упал.

— Это самая идиотская идея, о которой я слышал.

— Я отвечаю, это сработает.

— Почему ты тогда сам себя не ударишь?

— Я пробовал, у меня не получается.

Я представил, как бью Матвея по лицу и меня стало тошнить.

— Я не буду. Нет. Нет.

— Андрей, пожалуйста, я прошу тебя…

— Леху проси.

— Он отказался. Он сказал, что я ебанутый.

— Ты ебанутый!

Матвей стукнул кулаком по стене, помахал руками и сел на койку.

— Пожалуйста, помоги мне, иначе… Ну не отказывайся, короче.

Я сжимал и разжимал правую ладонь.

— Это реально последний вариант? — спросил я.

— Точно. Но он точно сработает. Давай.

Он сел на стул в ожидании удара, потом встал и размялся, как боец на ринге. Я примерил кулак к глазу Матвея.

— Подожди. Мне сложно, — говорю.

— Все окей. Я люблю тебя.

— Зачем ты сказал!

— Прости.

— Не говори это сейчас.

— Не буду больше говорить.

Я замахнулся рукой и ударил Матвея. Кулак пролетел по скуле и не попал по вене.

— Бля! — закричал Мэт.

— Прости!

— Все норм, так хорошо, убедительнее. Давай теперь точно.

Я затрясся, но ударил его снова. Со второго раза вена надулась и стала заливать нижнюю часть глазницы. Матвей подбежал к зеркалу, потом обратно ко мне и обнял.

— Спасибо тебе. Спасибо, спасибо.

Мы оба тряслись. Сели на кровать. Мэт сказал, что очень хочет спать, потому что всю ночь не смыкал глаз, и предложил полежать полчасика. Он поставил будильник и попросил меня сделать то же самое.

— После пиздюлей всегда отрубаюсь, — говорил он. — У меня комиссия в три часа. Нельзя проебать.

— Тебя еще замотать бинтами надо. Есть?

— Ага. Потом.

— Не надо потом.

— Успеем.

Мы легли и он положил мою правую руку к себе на грудь.

— Жарко, — сразу сказал он и попытался перевернуться на одноместной кровати. Нам всегда жарко спать вместе.

— Разденься.

Я стянул с него штаны и лег рядом.

Матвей сразу уснул. Перегрелся и вырубился. Я лежал и смотрел, как солнце проходит через американский флаг, который висел на окне его комнаты, и ржаво-голубая стена становится разноцветной. Думал о «потом» и «успеем». Я снова положил руку на грудь Матвея, на его жесткие неравномерно волосатые сиськи, под которыми ровно бьется сердце и делает так, что лежать жарко. Я смотрел на молодое израненное мной лицо, потому что он убедил, что так вроде как будет лучше. За дверью ходят студенты, кто-то орет и куда-то ломится, и я подумал, что стоило закрыть дверь на ключ, но она не закрывается. Слушал, как дышат железные мозги ноутбука и нагреваются. Я разбудил Матвея еще до будильника.

— Вставай, — говорю. — Будем тебя мумифицировать.

Пришел Леха и долго над нами смеялся. Я заматывал Матвею лоб, ухо и подбородок, а они с Лехой обсуждали детали плана. Матвей сидел в майке, военных штанах и мне казалось, что мы суперагенты и готовим опасную операцию.

— С Богом. Ветеран прокрастинации, — сказал я.

— Не смешно, — ответил он.

— Даже если завалишь — спасибо, что живой.

И он ушел на пересдачу. Трижды стукнул по косяку, положил фигу в карман и вышел.

Я шел из общаги Матвея в свою и мне стало невыносимо скучно. Мне совсем не хотелось идти к своим деревенским наркоманам.

Я открыл инстаграм. Репин опять отметил Матвея в какой-то истории и Мэт как всегда ей не поделился. На мне были штаны Репина и они резали ягодицы. Я смотрел фотки, на которых Тема надувает губы, прячет лицо за мягким игрушечным динозавром, подсвечивает фильтрами большие глаза с ярко-зелеными линзами, снимает драку с котом и смеется. Я представил, как он сидит среди волосатых тряпок в бабушкиной квартире, готовит в мультиварке какую-нибудь шарлотку, смотрит комиксы и держит телефон маленькой ладонью, трет глаза и улыбается, когда кто-нибудь ставит огонек и смеющийся смайлик под кошкой. Подходит к зеркалу тридцать раз в день и смотрит на вещи, а не на себя. Я подумал, какой он без одежды и как он ложится спать. Что наверняка у него много плохих татуировок не только на руках, но и на всей розовой коже, и под ними, скорее всего, тоже неглубокие шрамы, как и на левой руке, которые трудно заметить, но я вижу. Он засыпает с котами и динозавром на бабушкином диване, дрочит на мои фотки Матвея, как и я, вытирает ладошку об простыни, как и я, а утром скидывает ногами белье и оно пахнет дрочкой и немытыми ступнями, закапывает соленые капли, вставляет линзы, горько смотрит в окно, ест шарлотку и снова постит котов. И я подумал, что таких парней достаточно много, чтобы я был счастлив тому, что есть Мэт.

Через полтора часа написал Матвей:

«Сдал. Допустили. Я просто пересрал. Бывает. Нахуй универ. Пошли смотреть квартиру.»

ГЛАВА 9

Мы идем по Кошелеву и июльской жаре от «Ашана» к нашему дому через спортивную площадку седьмой школы. Матвей останавливается около