— Штурман, крути корабль бортом, хоть по одному вдарим! — распорядился капитан. — Канонир, с людьми на корму!

Круто развернувшись, когг послал свой жестокий огненный привет из двух бортовых и двух кормовых бомбард. Галера круто рыскнула с курса, взметнулись весла, вспенивая воду.

Продолжая разворот, когг сделал еще два выстрела с двух доселе молчавших бомбард другого борта. Выстрелы пушек поддержали четыре аркебузира, перешедшие на кормовой касль.

Подбитая галера "огрызнулась" выстрелами фальконетов, причинивших на этот раз большой ущерб: упал с пробитой головой канонир, погибли два аркебузира, еще один умирал с разорванной грудью. Свалился за борт матрос, была сбита одна пушечка, четыре аркебузы раскрошены в щепы или иначе как изуродованы.

Когг был вынужден ослабить огонь, а тут вторая галера, развернувшись бортом, дала палаческий залп, свалив мачту, расщепив руль и убив еще нескольких человек. Один из якорей с грохотом свалился за борт; моряк перерубил канат, на котором тот висел.

Меж тем турки начали стрелять из своих знаменитых небольших луков, и это у них получалось гораздо лучше, нежели стрельба из огнестрельного оружия. Правда, не всякую цель они сражали намертво — кирасы еще кое-как прикрывали и скрадывали силу удара, но с уменьшением расстояния уже не каждый доспех выдерживал. Были у врагов и арбалеты, которым никакие латы были нипочем.

— Капитан, что будем делать?! — крикнул Лео, но, обернувшись, увидел, что отвечать уже некому: мачта, обрушившись, раздавила кораблеводителя.

— Будем защищать руину нашего корабля в рукопашной, — невесело ответил ему боцман.

Лео оглянулся вокруг — везде разрушение, кровь, трупы, стоны.

— Да, боцман, крепко нас раскатали.

— Твари выстраиваются к изготовке на абордаж. Господин, помоги зарядить бомбарду дробом, а я стрельну.

Зарядили, боцман выстрелил, с удовольствием крякнул, видя, как свинцовый дроб буквально смел за борт десятка полтора отчаянно вопивших турок, нашпиговав собой их головы и тела.

— Давай к следующей, сэр рыцарь. Том, Джек, делайте, как мы!

— Боцман, — крикнул ему один из моряков, — вторая галера уже совсем близко, аркебузиров бы!

— Да он один остался! Берите сами ружья и палите, как Бог даст!

— Господи, избавь! — проблеял Ансельм и получил оплеуху от боцмана со словами:

— Не гунди, тварь, а то за борт вышвырну! Следи лучше за мылом, сейчас понадобится!

Еще залпы с обеих сторон. Падают в воду мертвые и живые, которые даже в воде умудряются сцепиться насмерть. Англичанам не везет — доспехи тянут на дно. Турки экипированы легче.

Вот взвились в небо канаты с абордажными якорями-кошками". В борта когга хищно вцепились багры, турки с кривыми саблями и кинжалами лезут на борт. Удачный выстрел из бомбарды сметает первую волну атакующих, но за ней сразу вторая, пятая, десятая…

Англичане ухватистыми топорами рубят головы и руки, но и их достигают жала стрел и копий. Брат Сильвестр доблестно слепит неверных щелочью. Быстро израсходовав вверенный его попечению чан, он с размаху разбивает свой деревянный половник о голову турка и, проворно подобрав некогда белую, а теперь окровавленную рясу, скрывается в каюте на корме — не в тщетных поисках спасения, нет: казначей и при смерти остается казначеем. Недрогнувшей рукой он извлекает свои последние заначки, выбивает слюдяное оконце и швыряет золото за борт — лишь бы не досталось нехристям.

Брат Ансельм в истерике мечется по коггу, но и он свое дело кое-как да сделал: доведенное им до кипения мыло, вылитое из чана моряками, не только обваривает неверных, но и затрудняет им залезание на вражеский корабль. Они скользят на раскаленной жиже и падают в пучину.

Эх, людей мало у христиан: не отбиться им, хотя порой и кажется, что сопротивление их принесет свой благой плод.

Страшный удар. Это таран второй галеры пробивает борт когга. Еще крепче ловят европейское судно багры и "кошки", новые толпы пестро разряженных турок сметают сопротивление последних защитников корабля.

Безропотно сдался штурман, пара моряков последовала его примеру. Храбрый боцман выстрелил по врагам на палубе своего корабля с площадки форкасля из бомбарды дробом и был поддет на копья с конскими хвостами.

Лео с последним аркебузиром — тем самым, предателем, — и парой моряков бился с неверными, разя их мечом направо и налево. Аркебузир орудовал шестопером, моряки — топорами. Враги теснили их к трюму. Пал один моряк, аркебузир с чертыханием провалился в трюм. Чуть позже туда попал и Торнвилль, а потом к ним свалился труп моряка. Аркебузир задраил деревянный люк изнутри; его тут же стали взламывать. Гортанный голос на ломаном греческом прокричал:

— Сдавайтесь, неверные собаки! Вы хорошо дрались, великому падишаху нужны добрые матросы и воины. Трое ваших сдались — последуйте их примеру! Примите истинную веру, оставя прежние заблуждения, и все будет хорошо.

— Еще чего! — ответил Лео и прибавил то, что знал по-гречески из сквернословного: — Копроскилья[34]!

— Ай-ай, — укоризненно произнесли в ответ, — хороший воин, а ругается, словно вонючий юрюк[35]! Открывай, а то все равно прорубим вход!

Начали стучать топорами. Аркебузир тяжело вздохнул:

— Ну, господин, что будем делать? Времени почти нет.

— А что остается? — И тут возникла восхитительная идея: вот она, славная смерть! Это не то что сидеть в трюме, как мышь в мышеловке, и ждать, когда человек отворит крышку, вытащит и раздавит.

Лео решительно произнес:

— Вот что: держи их сколько сможешь, а я высеку огонь.

— И что?

— Что-что, — нервно передразнил Лео, — не понял, что ли? За нами полторы бочки с порохом. Я взорву корабль вместе с этими чертями! Умрем, но славно!

— Пусть так.

Лео повернулся спиной к аркебузиру, и… Неясно, решил ли аркебузир в последний момент исполнить приказ монаха-пройдохи Энтони, или же им овладело желание просто попробовать спасти свою шкуру, или же в его поступке переплелось и то, и другое. В общем, он с размаху ударил шестопером по голове Торнвилля, а та хоть и была покрыта шлемом, но юноше это мало бы помогло. Рука предателя была сильна и палачески верна.

Низкий потолок трюма не дал возможности ударить "по полной", но наймит искренне считал, что убил Лео.

— Эй, — крикнул он наверх, — я открываю… Если вы меня понимаете, черт возьми.

Поняли хорошо, если не слова, то, по крайней мере, тон. Прекратили стучать.

Англичанин открыл полураскрошенный ударами топоров люк и с поднятыми руками поднялся наверх. Турок в накинутой на голый торс леопардовой шкуре — судя по виду, главный пират — спросил что-то, но аркебузир его не понял.

На подмогу поспешил связанный на пару с казначеем брат Ансельм:

— Он спрашивает на какой-то дикой латыни,