– Любовь, наверное. Сейчас уже, если честно, не знаю.

– Занятно, – продолжает жевать.

– Твой брак, судя по всему, тоже не был идеальным, – вставляю шпильку. Намеренно это делаю. Даже если нарвусь на скандал, плевать.

– Максимально, – Максим кивает.

– Кто она? Твоя бывшая жена, – перехожу на шепот.

Мне интересно. Возможно, когда я узнаю, то пойму, как вести себя с Адель.

– Женщина, в которую я имел глупость влюбиться. Мы недолго прожили. После появления Адель почти сразу разбежались, ребенок был незапланированный, но мы решили рожать. Потом кризис, напряженка с деньгами, она свалила к моему преуспевающему тогда конкуренту. Когда он разорился, прибежала обратно, на коленях тут стояла, – кивает куда-то в сторону окна.

– А ты?

– Я тогда был зол. Сильно. Выгнал. Сказал, что Адель она только через суд увидит.

– Она мать, – бормочу.

– Она два года не интересовалась дочкой, пока жила с этим… – Максим кривится.

– Был суд?

– Нет. Она выкрала Адель. Увезла в деревню, из которой сама была родом. Я искал ребенка три месяца. Когда нашел, Ади весила на несколько килограммов меньше, шугалась всего. Эта курица оставляла ее одну и сваливала в город, потом соседи говорили, что ребенок мог сутки просидеть один в доме. – Максим ловит мой взгляд. – Ты до сих пор считаешь, что эта женщина – мать для Адель?

Отрицательно качаю головой. Вытираю скатившуюся по щеке слезинку.

– Извини. Я не знала.

– Теперь знаешь.

Максим отправляет тарелку в посудомойку, делает пару глотков чая из моей кружки и снова смотрит мне в глаза.

– Когда твой Ершов приползет валяться у тебя в ногах и будет просить прощения, не будь тряпкой, ладно?

Это даже не звучит как вопрос, если честно.

Предупреждение?

Мою чашку, а на губах застывает полуулыбка. Максим не прав. Ершов в жизни не будет просить у меня прощения после всего. Единственное, на что он способен, это поливать грязью. Вести себя достойно этот человек просто не умеет.

***

– Мама, прекрати, пожалуйста, – умоляю уже. – У меня все хорошо.

Набрасываю капюшон на голову и вылезаю из машины. На улице метет страшно, забегаю в здание центра, где раньше работала, и стряхиваю с плеч крупные, мгновенно начинающие таять снежинки.

– Алина, ты не понимаешь…

– Мама, я все понимаю. Все работы хороши, если ты помнишь!

Мир вокруг меняется ежесекундно, а мы все о «главном», о моей работе.

– Работать нянькой у бандюка, имея при этом высшее образование и прекрасные хореографические навыки, это мрак, доченька. Настоящий ужас.

– Хватит. Слышишь? Хватит, – повышаю голос. Я просто уже совсем не знаю, как объяснить матери, что эта работа меня спасает, и мне не приходится снимать комнату с тараканами, и питаться макаронами быстрого приготовления. – Чего ты от меня хочешь? Чтобы я преподавала за копейки сейчас? Мне на что-то жить нужно, мама. Пойми ты уже, наконец.

– Трудности закаляют. А вот такой безалаберный выбор тебе еще аукнуться может! Ты не думала, почему он дочку свою скрывает столько лет? Где жена его, не думала? Он ее убил. Расчленил и по пакетам рассовал!

– Боже мой, откуда это в твоей голове? Завязывай смотреть криминальные документалки.

– Почему тогда ребенок не с матерью, если она жива?

– А это не наше дело уже, мамочка. Не наше, представляешь? Так, блин, бывает, – проговариваю так экспрессивно, что мать замолкает.

Ненадолго, но замолкает. Мы раньше особо и не ругались никогда, а все потому, что я с ней не спорила. Сначала с ней и отцом, потом с мужем и свекровью. Жила себе тихо – молча, всем на радость. Удобная, послушная лохушка.

– Ты на мать голос не повышай. Не повышай, Алина! Я тебя воспитала, я ради тебя…

– Мамочка, – останавливаюсь у входа в Симкин класс, выдыхаю, – мамочка, я очень тебя люблю. Очень, но хватит, ладно? Хватит устраивать этот цирк.

– Нет, я точно скажу Косте, чтобы он съездил в эту твою Москву!

– Мама…

– И не спорь. Все, некогда мне, – отключается.

– Прекрасно просто! – Прячу телефон в сумку и толкаю дверь. Сима уже отпускает своих малышей. – Привет, – машу ей.

– Привет, красотка. Ну ничего себе!

Обнимаемся. Сима меня рассматривает.

– Да ты похорошела. Всегда знала, что женщине развод на пользу, – смеется.

– В моем случае явно, – улыбаюсь, а внутри все равно скребет. Последний раз я видела Ершова здесь. У входа в здание, когда Алла Георгиевна садилась в его машину.

Прячу руки в карманы длинной эко-шубы.

– Я сейчас переодеваюсь, и мчим, – Сима снимает тайтсы и впрыгивает в широкие джинсы.

– Хорошо, – осматриваю зал.

Скучаю ли я по этому месту? Да. Здесь всегда было очень душевно. Но больше, конечно, скучаю по танцам, по занятиям с детьми.

– Я готова. – Сима надевает пуховик. – Где пообедаем? У тебя времени много вообще?

– До четырех я полностью в твоем распоряжении.

– Отлично. Ну давай, рассказывай скорее, как работа? Как с начальником дела?

Сима подцепляет меня под локоть. Спускаемся по заснеженным ступенькам.

– Работа – отлично. С начальником исключительно профессиональные отношения.

– Фу, как скучно. Климова, нужно как-то веселее жить, веселее!

– Мне пока и так хорошо, – смеюсь. – Метет – просто ужас какой-то.

– Мерзость. Пошли тогда быстрее.

Сима берет курс к остановке, а я немного тушуюсь.

– Эм… Я на машине.

– Ты водишь?

– Я с водителем.

– Что-то ты недоговариваешь, нянька с личным водителем – это уже роскошь!

– Ну тебя. Это водитель Адель, она просто пока в школе.

– Шучу, не дуйся. И что у нас за водитель? Симпатичный? Молодой? Женат?

– Ну вот сама у него и спросишь.

Топаем к машине. Не знаю, зачем вообще поворачиваю голову, но я это делаю. Развидеть картинку перед