– Басмачи в Аллаха не верят, они Аллахом прикрываются, – объяснила бабушка. – Они не Аллаха ищут, а своей выгоды. А это – совсем другой человек.

Но Юсуф ей не поверил. Он знал, что бабушка старая и глупая, и в людях не разбирается, не то, что он, Юсуф. Русский комиссар мог тихонечко ночью встать, прибить их с бабушкой, забрать все имущество и бежать прочь. Если бы спросили, что у них за имущество такое, Юсуф и сам бы не знал, что сказать. Но, поднапрягшись, наверное, вспомнил бы бабушкину шкатулку, в которой лежали бедные серебряные украшения и одно золотое колечко. Но разве серебряные украшения и золотое колечко не стоят того, чтобы за них убить человека? Весь опыт Юсуфа говорил, что стоят. Более того, на его памяти убивали и за меньшее – за единое слово, за косой взгляд, просто за то, что вид твой кому-то не понравился. Так неужели же комиссар сможет удержаться и не убьет их только потому, что верит он в Аллаха и потому, что ничего плохого они ему не сделали, только доброе?

Думая так, Юсуф чутко прислушивался, что происходит в соседней комнате, где бабушка уложила гостя. Слушал, слушал, да незаметно и уснул. Впрочем, спал он недолго. Посреди ночи что-то словно стукнуло его в грудь.

Он открыл глаза и прислушался. Вокруг царила полная тьма, однако почудилось мальчику, что в соседней комнате как будто тихо роет землю огромный крот. Юсуф глянул на бабушку – та спала, похрапывая и открыв рот, как это бывает у людей, у которых нос плохо дышит. Решил бабушку не будить – толку от нее, как от ишака кумыса, он и сам все сделает. Бесшумно взял из-за ковра заряженное ружье, поднял, прицеливаясь в воображаемого врага, потом опустил и, тихонько ступая, через полуоткрытую дверь заглянул в соседнюю комнату.

Там было нечисто. Под слабым светом луны, падавшим в окошко, комиссар, сидя, рыл земляной пол здоровой рукой. Во всей его фигуре было что-то неживое, механическое, казалось, он умер, а потом восстал из мертвых и теперь добирается до бабушкиных сокровищ. Оставалось только надеяться, что бабушка достаточно глубоко закопала шкатулку и мертвый комиссар не доберется до нее до утра, а утром закукарекают петухи, и все наваждение развеется.

Однако это были только надежды. Комиссар копал хоть и механически, но споро, ловко, и вот уже, отбросив последнюю горсть земли, вытащил шкатулку на свет божий. Юсуф лихорадочно соображал, что делать. Сейчас дядя Толя возьмет шкатулку, а потом пойдет убивать их с бабушкой. Нет, этого допустить он не может. Юсуф приоткрыл дверь чуть пошире, та предательски заскрипела.

Комиссар быстро обернулся на звук, глаза его заблестели. Но Юсуф уже поднял ружье к плечу и стоял, выцеливая врага. Глаза Веретенникова в темноте блеснули желтым, страшным.

– Ах ты, свиненок… – прошипел он, поднимаясь во весь рост. – Убить меня вздумал?!

– Бросьте шкатулку, – велел Юсуф, голос его почти не дрожал. – Это бабушкины драгоценности. Бросьте – буду стрелять.

– Ну, так стреляй, – предложил комиссар. Говорил он по-прежнему шепотом, но голос его от этого казался еще страшнее. – Стреляй, щенок, но только потом не обижайся.

Он говорил, а сам между тем подходил все ближе и ближе. В какой-то миг Юсуф ясно понял, что сейчас он схватит винтовку за ствол, вырвет ее и бросит к ногам Юсуфа. И тот останется один на один со страшным, безжалостным врагом. И тогда он решился. Он упер ружье в плечо прикладом покрепче и, уже не думая, нажал на спусковой крючок. Старая берданка щелкнула, но выстрела так и не последовало. Юсуф нажал еще, и еще раз – все было тихо. Кажется, бабушка его не зарядила, подумал мальчишка, холодея.

Комиссар тихо засмеялся, сделал три быстрых шага, вырвал из рук Юсуфа винтовку и с чудовищной силой ударил его прикладом в голову.

– Отправляйся к своим гуриям, щенок!

В голове у Юсуфа засверкало, запело ангельскими голосами, он почувствовал, что взлетает вверх, в неизмеримую высь, прямо на седьмое небо. И здесь наконец явились ему гурии, большеокие, заповеданные Пророком. Но гурии эти были какими-то странными. Это не были женщины и не были даже мужчины. Это были небывалые существа с угрюмыми обезьяньими лицами, низкими лбами и жадными ртами, из которых торчали длинные чудовищные клыки. Шерсть у них на голове была длинной и спутанной, руки с перепонками, как у гусей, а ног не было вовсе – вместо них были чешуйчатые рыбьи хвосты. В руках они держали длинные вилы.

– Нет, – собрав все силы, крикнул Юсуф, – это не гурии, это обман! Дайте мне настоящий рай, я заслужил!

Ближняя к нему тварь захохотала ужасно и с маху ударила вилами в голову. Он почувствовал, как холодная сталь проникла прямо ему в мозг, обжигая нездешним морозом, и вокруг него восстала слепящая бесконечная тьма…

– Вставай, Юсуф, вставай! – бабушка энергично будила внука, а тот все никак не мог разлепить непослушные веки. – Заспался ты, я смотрю, сегодня, а кто мне по хозяйству помогать будет?

Юсуф сел, посмотрел на бабушку непонимающе. Значит, он живой, а это был только сон?

– А где комиссар? – спросил он, почему-то холодея.

– С утра пораньше уже и уехал, дела у него, – отвечала бабушка.

– Просто уехал, даже «хайр»[25] не сказал?

– Да, так и уехал. Тебя велел не будить, у тебя, говорит, прошлый день выдался тяжелым…

Юсуф почему-то почувствовал облегчение. После того, что он увидел ночью, ему уже совершенно не хотелось в рай – во всяком случае, в ближайшее время.