на лицо, на шрамы и потерял сознание.

Однако ему не дали долго находиться в отключке. Медсёстры и дежурный врач быстро привели его в чувство.

- Ты чего, Юрич? – удивлённо спросил его Швед, тоже хирург, но сегодня ещё и исполняющий обязанности врача на приёме. – Устал? Может я его... Того... А ты здесь пока посиди?

- Да нет, Костя. Я уже оклемался.

- Пульс у тебя сто двадцать. Давай, посиди тут.

Константин Евгеньевич почувствовал, что коллега задумался.

- Вот и договорились. Мы поехали. Тут-то херня вопрос. Пуля, вот она. Почти торчит. Сосуды не задеты. Не понятно, чего он без сознания? Не пытались его вывести?

- Так я ж... Только пришёл.

- Ах, ну да, - засмеялся Швед. – Всё! Поехали, девоньки!

* * *

Полковник лежал без сознания, но сознание его жило. Он всё чувствовал, всё слышал и мог бы очнуться, но не хотел. То, что ему раскрывалось внутри него, ошеломляло. Юрий видел, как в теле течёт кровь, как бьётся сердце, как работают почки. Он видел, как кровь вытекает из раны и кровотечение остановил. Остановил и развитие дальнейшего некроза тканей вокруг раневого канала, наполнил кровь лимфоцитами, запустил ингибирование циклооксигеназ, чем ослабил симптомы воспаления и боли. Он бы мог приступить и к процессу заживления, но мешала сидевшая в ране пуля.

- Интересно, - проговорил Швед сквозь маску. – Крови совсем нет. Сосуды открыты, а крови нет.

- Так не бывает, - сказала медсестра.

- Ну вот, смотри. Берём пулю и вынимаем. И что?

- Крови нет, - удивлённо воскликнула медсестра.

- Вот и я о том, - Швед хмыкнул. – Ну, нет, так нет. Шейте.

Врач отошёл от операционного стола. Медсестра вдела в кривую иглу нить и крест на крест стянула рану.

- Тут это, - сказала она и тело её скользнуло на пол.

* * *

Швед вернулся в приёмный покой хмурый.

- Что-то не так? - настороженно спросил дежурный хирург.

- Всё не так! – раздражённо сказал дежурный врач. – Ты его оперировал, да? И оперировал недавно, да?

- А чо такое?

- Через плечо! На нём раны заживают как на... на... Змее Горыныче головы. Настёна не успела заштопать, как рана превратилась в старую. Нитки едва вырвали. Так дырочки от них на глазах заросли. Это что за нафиг? Кто это, Андрюша?!

Швед прошипел «андрюша», словно тот же Змей Горыныч.

- Это мой друг, Костя, но я его сам не узнаю.

- В смысле?

- Да в прямом, блять. То был чёрным, стал белым.

- Негр, что ли?! Был негром? – удивился Швед, раскрыв одновременно рот и глаза.

Юрич непонимающе воззрился на коллегу.

- Сам ты негр! Русые волосы у него теперь, а три дня назад были чёрные, как воронье крыло.

- Перекрасился?

- Ага! И радужку. Из коричневой в серую.

- Так не бывает, - отмахнулся Швед.

- Да! – с сомнением спросил Юрич. – И это ты после увиденного?

- Ну и как ты это всё объяснишь?

- Никак, - развёл руки врач.

- Может Кашпировского насмотрелся?

- Где, Костя? Я его знаю, как облупленного, ему эти экстрасенсы... Вернее, знал, как облупленного. Сейчас не знаю и не узнаю. Он моложе стал лет на десять.

Они помолчали.

- Я у него пулю из сердца вынул, Костя.

- В смысле?

- Да, что ты всё: «в смысле, в смысле»! Заладил! В прямом! Пуля ключицу раздробила и угодила прямёхонько в правый желудочек. Вот я её и выковыривал полчаса. А сердце продолжало биться, Костя.

- Охренеть! – сказал Швед и сел на кушетку.

- Только ты это, не говори никому.

- Он из каких?

- Бауловских, Костя.

- Ну, это ещё не так страшно. Эти хоть не быкуют. Образованные все люди. Я некоторых тоже оперировал. Тех, что Пуховские. А этот, видимо, из спецов. Весь в шрамах.

- Мы с ним в Афгане были. Он меня на руках сорок кэмэ на себе тащил. Тьфу ты, чёрт. Это же не он меня тащил, а Юрка Мамаев. А почему я на Субботина подумал?

Юрич задумался.

- «А потому подумал, что Субботин стал на Юрку похож», - мысленно признался себе Лисицын, но Шведу эту мысль не раскрыл. Он и так сожалел, что наболтал лишнего. Но, Швед не слыл болтуном. За его внешней улыбчивостью и добротой скрывался довольно жесткий характер. «Жёсткий, но мягкий», говорили про него коллеги. И добавляли: «Мягкий, но жёсткий. Хрен разжуёшь и хрен проглотишь».

* * *

Полковник лежал в палате, где обитали ещё четверо неудачников. Двое с огнестрелами, двое с ножевыми. Судя по продолжавшимся перепалкам, привезли их всех разом с какой-то «разборки», на которой они не договорились. Юрий чувствовал себя хорошо и уже хотел попросить ребят прекратить «терки», как в палату вошёл Лисицын и "дебаты" прекратилась.

- О! Привет! – весело встретил «гостя» полковник. – И снова здравствуйте?!

Лисицын подошёл медленно и смотрел на полковника неприветливо.

- Здравствуй-здравствуй, хрен мордастый.

- О, как! – удивился встрече Юрий и тоже посуровел. – Ты, что такой грубый, как бычий хрен на морозе?

Говорили они тихо, но «молодёжь» напряглась, привычно услышав в интонации признаки «наезда».

- Пошли! – поманил рукой Лисицын.

- Я ж, только что с операционного стола.

- И это тебе мешает? – саркастически хмыкнув, сказал врач. – Пошли-пошли, не придуривайся.

- Грубый ты, - прокряхтел полковник, поднимаясь и нащупывая ногами тапки.

Они вышли из палаты и дошли до ординаторской.

- Просю, - открыв дверь и делая жест рукой, произнёс Андрей Юрьевич.

Полковник вошёл.

- Бить будешь?

- Посмотрим на твоё поведение, - ускорив прохождение другом дверей лёгким толчком в спину, хмыкнул врач и приказал. – Смотрись в зеркало!

Полковник с недоумением оглянулся на друга и перевёл взгляд на висевшее у двери зеркало.

- Мама дорогая! - произнёс полковник, машинально коснувшись волос на голове.

- Ты себе в глаза посмотри, - хмыкнул Юрич.

Полковник приблизил лицо к зеркалу и всмотрелся в свою радужку. Потом перевёл испуганный взгляд на Лисицына.

- Што это, Андрей Юрьевич?

- Это я у тебя хотел спросить. Ты, блять, перепугал всех наших медсестёр и врачей. У тебя... Ты видел свои раны?

- Ну...

- Гну! Мало того, что месячные заросли словно им года четыре, так ещё и свежая