– Бабы могли воровать. Кто угодно мог.

– Вы не особенно общались с остальными гостями?

– Почему? – обиженно спросил поклонник Armani. – Я со всеми общался. С жиробасиной мы часто дискутировали об истории. Она так не без знаний, но не понимает, как мир устроен. Я ей рассказывал про расклады, про мировое правительство и его интересы. А как-то рассказал ей про Иисуса Христа, мне бывший сослуживец книжечку дал. Там про то, что евреи врут, а на самом деле… Так она из-за стола выбежала! Спасовала! Не могла напор моей мысли выдержать! Представляете?

Смородина очень хорошо представлял.

– И последнее. Эта фреска, – Платон Степанович показал вверх, и черепахообразный Анатолий задрал голову. Некоторое время он смотрел молча.

– Да. Раньше нормальные цепи носили, – он показал Смородине два своих коротких пальца и печально добавил: – У меня вот такая была. Сейчас времена не те.

Ум Смородины, натренированный за годы работы сразу подбирать аналогии из картотеки памяти, сразу вспомнил институтского преподавателя философии. «Эх, времена нынче не те», – восклицал тот, узнав, что двадцатилетние оболтусы на досуге не читают Хайдеггера. Какие странные бывают сближенья.

– А о чем вы чаще всего говорили с Ольгой? Об истории?

– Я ей помогал, потому что она женщина. Со счетами, закупками, бытовой частью. Женщины в этом ничего не понимают, – сказал Анатолий, подняв палец вверх.

В семье Смородины все закупки делала Алена, а если она не успевала – сын Порфирий. Но времени на разговор о предрассудках не было. Было очевидно, что таких людей, как Ольга, набитому штампами Анатолию понимать было нечем. Значит, интерес был другой. Шантаж? Мошенничество? Вымогательство?

Пушкин – это Рабинович

У Платона Степановича была незаменимая помощница ‒ выпускница факультета философии Юлия Греч. Так как он не успел бы сам прочитать все пять книг Ольги, он описал ей ситуацию и дал задание изучить ее труды настолько быстро, насколько она сможет.

Юля ответила, что есть два вида чтения: жизнь с текстом и поиск информации. Оба по-своему полезны. Она может просмотреть текст по диагонали, тогда изучение одной книги займет в среднем три часа. Или ей нужна неделя отпуска на каждую книгу. Платон Степанович выбрал наименее затратный вариант. Как только Юля находила то, что могло его заинтересовать, она сразу писала.

Книги Татьяны купить не удалось. Небольшой тираж был распродан, допечатки не было. Юлия планировала поехать в библиотеку, там должны были храниться экземпляры. К счастью, книги Ольги лежали на видных местах во всех книжных.

У Ольги начисто отсутствовало какое бы то ни было благоговение перед школьными учебниками. Пушкин в книгах о живописи упоминался пару раз. Но как! Первый раз как ЛОМ[11], а второй ‒ как Рабинович. Юлия писала, что она вообще никогда раньше не испытывала эмоции, читая книги про искусство. Обычно, покупая альбомы или каталоги на выставках, она испытывала приятное предвкушение, что сядет вечером и превратится в человека, который разбирается в живописи. Пару раз купленные фолианты она все-таки раскрывала, скучала полчаса над ними и с чувством выполненного долга ставила их на полку. А здесь она не могла оторваться, мысленно спорила с автором, возмущалась. Ей очень хотелось спросить у Ольги, почему та не боится не проявлять никакого пиетета, ведь мертвые художники в атеистическом обществе отчасти заняли место, оставленное святыми.

В одном месте Ольга писала, что бессмертные слова Пушкина о том, что сильны мы «мнением; да! мнением народным», как будто сказаны о живописи. Она даже подробно это разбирала. Мол, поэт восхищался Рафаэлем, при этом знать его искусство никак не мог. Что там, большинство римлян до развития индустрии туризма его фресок в глаза не видели. Они не могли и мечтать о том, чтобы попасть в покои папы римского и осмотреть, например, «Диспуту». Не то что русский поэт, который отчаянно желал европейских путешествий, но получил вместо них только томительные поездки в провинцию. В XIX веке путешествовали редко, с охраной, и, конечно, прежде всего, это делали аристократы. Станцы Рафаэля были знамениты и при этом практически неизвестны. Поклонники могли ознакомиться с гравюрами или вольными копиями, иными словами, арию Карузо им напевал Рабинович.

Пушкин в лучшем случае мог лицезреть «Мадонну с безбородым Иосифом» в Эрмитаже, копию в магазине или гравюру. При этом с благоговением упоминал Рафаэля в письмах, статьях, стихотворениях. А ведь гравюру не следует сближать с фотографией, в XVI веке это вообще было «фантазией на тему», даже в XIX веке точность изображения зависела от мастерства резчика. Логичнее всего предположить, что выпускник Царскосельского лицея просто слышал, что есть такой Рафаэль, который считается лучшим в мире художником. Хочешь похвалить женщину, сравни ее с Мадонной Рафаэля. Он не мог в полной мере оценить его искусство, он его практически не знал. Пушкин просто следовал за модой, повторяя расхожие представления, как простой смертный.

В другом месте Ольга упоминала, что умный, циничный, импульсивный поэт ценил умных женщин, но не пренебрегал и восторженными поклонницами. Истинные хозяева жизни до знаменитых творцов редко снисходили, и это оскорбляло его самолюбие. Она описывала вечные долги, унизительные хлопоты о карьере, неприятности с цензурой и не особо успешный издательский бизнес.

«Все это правда, – резюмировала Юля. – Но нельзя же так писать!»

Действительно, звучало непривычно. Но у Платона Степановича возникло чувство, что он нащупал нерв этой истории. Ольга не могла не понимать, что покупает подделку. Этот портрет указывал на что-то важное.

Вторая встреча с Александром

Александра буквально трясло от ненависти.

– Отравить женщину, которой жить и жить! Только для того, чтобы получить побыстрее наследство. Оля принимала ее у себя, она ела с ее стола. И такое! Даже в самых маргинальных кругах убийство того, кто тебе доверял, не особо уважают.

Вряд ли в личной практике Александр гнушался убийств, но на словах, конечно, их осуждал. Не стоит забывать и то, что раз в год его сыновья собирались, чтобы отметить его день рождения и попросить денег на свои бизнесы. Уверенности в том, что они не желали бы поскорее продать его дом и его Репиных, у него не было. А ризипин продавался в аптеках. И сердце у него было изношенным.

Смородина поправил очки:

– Вы сказали, что это обычное улаживание формальностей после смерти. Работа с документами. Теперь выясняется, что без достаточных оснований задержана подозреваемая в убийстве.

– Я и сам узнал об этом не сразу. Почему вы думаете, что я могу все контролировать? Я не все могу