требуют, естественно, больше. «Думающий адвокат»! А у самих убийство. Он на это не подписывался, у него полно нормальной человеческой работы – разделы имущества, грызня между родственниками. Грызня лучше убийства.

– Моя хата с краю, но, когда нападают волки, я беру в руки дрын. Адвоката я нашел. Будем бороться. Ее вина не доказана. А главное, на Лену оказывают явное давление откуда-то сверху. Ей какой-то «друг» нашел горе-адвоката, который вместо договора предложил ей подписать чуть ли не доверенность на управление имуществом. Допустим, доверенность оформляют у нотариуса, она на нервах не разобралась, что именно это было. Мол, подписывай в обмен на «содействие». Отложим эмоции. Мы хотим переговоров. Если отказ от наследства – цена свободы, нам нужны гарантии. – Федор помолчал. – Для начала я поторговался бы, конечно.

Анатолий

Про красивых девушек говорят «она пришла из моей мечты», «из моего голубого сна». Анатолий же вылез откуда-то из брянского леса. Арматуру он оставил в прихожей, золотую цепь в палец толщиной он оставил дома, а вместо кожаной куртки и джинсов надел костюм. Смородина разглядел буковки «Armani». Влиятельный дизайнер, владелец собственной империи, Джорджо Армани не скрывал определенных предпочтений. В среде реинкарнированных средневековых рыцарей с арматурами предпочтения Армани делали его нерукопожатным. То есть ни один бандит по своим собственным понятиям не должен был бы носить одежду, сделанную Armani. Но, конечно, это была сложная мысль, а в голове Анатолия не помещались сложные мысли.

Копченый от загара Толян, можно сказать, был счастлив еще при жизни. Он немного напоминал ту девочку из анекдота, которая бегает в каске и смеется. Его главным отличием от той девочки было то, что шутить над ним явно не следовало.

Умом Смородина понимал, что все, что на него надето, – дорого, но все равно лицо лопатой и личная харизма Толи Мамонта побеждали многолетний труд и сам гений Армани. Они побеседовали о доме, ценах в Подмосковье на землю и обслуживание. Постепенно разговор перешел на участников ужина.

– Да, ха-ха, я говорил, что все эти проблемы она себе придумала. Они все заморачиваются! А главное, не заморачиваться.

Уверенность в том, что другого душевного устройства просто не существует, отличала всех мамонтов. Эта уверенность определенно придавала Анатолию некоторую цельность. И, конечно, в свое время в битве за брянские ларьки эмпатия была неуместна.

– Мы пытаемся, насколько это возможно, определить, кто и что дарил Ольге, что она кому дарила или давала на время. У вас нет соображений по поводу того, кто мог бы выманить у нее крупную сумму денег?

– Насколько крупную?

– Ну, скажем, миллион.

Смородина хорошо знал таких людей. Для него они были сложными клиентами. Особенно если речь шла о деньгах за пределами России. Сначала они не могли понять, почему Смородина не хочет просто пойти и «занести кому надо». Потом, когда Платону Степановичу все-таки удавалось им объяснить, что европейские страны еще не вышли на их уровень развития, хотя очень хотят, они грустили. Бывший бандит среди цивилизованных людей – это алкоголик на свадьбе трезвенников. Либо он молчит (находясь «в завязке»), либо «развязывает», и тогда дрожи Грузия.

– Это вряд ли. Оля умная была.

Однако это только поведение бывшего бандита в непривычной для него среде – нормальных людей. В специфическом сегменте российского бизнеса все иначе. Огромное количество участников, встретив Анатолия, радовались в сердце своем. Ведь с ним сразу было все понятно – он свой. То есть они не эволюционировали и не изменились, а просто переоделись в Armani. Может быть, это имела в виду Ольга? Вечная природа власти, меняющей костюмы по текущей моде? Умная Таня, например, показалась бы им мутной, странной, непонятной. А Ольга? Чем Мамонт понимал Ольгу?

– Как вы познакомились?

Мамонт засмеялся, широко открывая рот. Чтобы показать то ли высокий уровень энергии, то ли новые зубы. Действительно дорогие, похожие на натуральные крупные ровные импланты. У него был хороший вкус.

– Когда вас это начнет касаться, я перезвоню.

– Что вы можете сказать о людях, которые были за столом в тот вечер?

– Бохэма! Как вы говорите. Но были и люди. У Федора бизнес был. Родственник, как я думаю, ее доил. Но она не давала мне вмешиваться.

– Федор мог обманывать Ольгу? Как вы думаете?

– Обманывать нехорошо, если человек тебя в дом приглашает.

Он говорил на полном серьезе. Смородина, прикинув, скольких Толян завалил за свою долгую карьеру «в полях», подумал, что, пожалуй, еще десять лет, и он займется нравственным воспитанием молодежи. Вообще, когда у человека, который считает, что «главное ‒ не заморачиваться», в определенном возрасте возникают потребности в постижении мира, это опасно для окружающих.

– А с Алевтиной вы общались?

– Это которая жиробасина? А-ха-ха!

Столько лет практики, а все равно Смородине каждый раз было неприятно. Не столько от грубого слова, сколько от уверенности, что он, Смородина, поддержит и эту оценку, и эту интонацию. Анатолий был невысокий, коренастый, и лицо у него было как у шарпея. Но дело было не в личной красоте, Платону Степановичу не хотелось называть его «худобасиной» в ответ. Смородина учился в гимназии, в которую надо было поступать. В ней культивировался дух конкуренции. Успехи поощрялись, а попытки травли среди учеников пресекались. И вот прошло уже тридцать лет. Он неоднократно убедился в том, что в других школах было иначе. За успехи травили, а учителя, которые сами боялись хулиганов, жестокость только поощряли, называя «подготовкой к настоящей жизни». Он понимал, что перед ним человек, который считает обзывательства нормой, а деликатность – слабостью. И, конечно, Смородине платили не за воспитание неандертальца. Перевоспитать Анатолия не смог бы даже Сталин, явись он второй раз во всей своей славе и в окружении Берии и Ягоды.

– Вы имеете в виду Татьяну?

– Уборщицу, да.

– Она искусствовед. Нет, я говорю про дочь садовника Алевтину.

– Собака сутулая?

Нюх у Мамонта был превосходный. Перед Платоном сидело абсолютно здоровое животное. Анатолий заметил, что Смородине стало неприятно, что он обзывает людей, и он специально начал дразнить. Но адвокат умел сохранять спокойствие. Его целью было получить информацию.

– Я ценю ваш юмор, хотя не вполне его понимаю. Нам бы хотелось понять, какие отношения были между гостями.

Анатолий перестал улыбаться, чтобы показать, как он серьезен.

– Вы чего на меня намекаете? Что я мог украсть? Вы за слова ответите?

«Нет, дружок, здесь страхом не кормят», – подумал Смородина.

– Намекать, я думаю, не будет даже следователь. Я прямо спрашиваю. И обращаюсь к вам, потому что вижу, что вы знаете жизнь и