– Понятно.

– Мне нужно почистить зубы. – Я прошел мимо нее в туалет и на этот раз закрыл дверь.

Я еще раз пописал и почистил зубы. Зеркала здесь не было, и висело только одно тонкое полотенце. Когда я открыл дверь, призрак стояла за ней на коленях. Она широко раскинула руки. Я попытался через нее перепрыгнуть, но она быстро обхватила меня руками, прижалась лицом к моей голове и поцеловала. Я начал отчаянно сопротивляться.

– Отпусти меня! Отпусти!

– Я так сильно тебя люблю, я ничего не могу с собой поделать! Раньше я слышала тебя за стенкой, но он прибил всю эту изоляцию, и мне начало казаться, что это мое воображение. Он никогда мне ничего о тебе не рассказывал. Он сказал, что, если я попытаюсь поговорить с тобой через стенку, он тебя накажет. Я так рада, что ты здесь! – Она сжала меня сильнее, и я закричал ей в подмышку.

Тогда она меня отпустила, и я побежал в свой угол.

– Извини, Питер. Пожалуйста, извини. Мне просто так хотелось обнять тебя всего на секунду.

– Я скажу отцу. Он очень сильно тебя накажет.

– Мне нужно…

– Мне все равно. Замолчи. Не говори больше ничего. Ты плохая и злая.

Я залез в спальный мешок и выключил лампу.

* * *

Я боялся засыпать, но, наверное, слишком устал, потому что проснулся и увидел слабые лучи света, пробивающиеся сквозь заколоченное окно. Какое-то время я не понимал, где нахожусь, но потом вспомнил о вчерашнем ужасном дне. Я включил лампу и увидел, что призрак подобралась ко мне максимально близко и снова пялится на меня.

– Питер? Прости меня. Пожалуйста, давай начнем сначала? Прости.

– Я хочу есть.

– Давай я сделаю тебе хлопья?

Я посмотрел на полку над холодильником. Шоколадки не было. Я оставил ее специально на вечер, как велел отец. Хлеб тоже был наполовину съеден. Банан пропал. И осталась только половина морковки.

– Ты съела мою еду! Ты съела мою шоколадку.

– Съела. Не могла удержаться. Ты разве не видишь? Он морит меня голодом! Но тебе еще хватит всего на ужин.

Я ничего не сказал, просто быстро оделся, завязал шнурки, а потом поднялся и начал пинать ее со всей силы своими кожаными ботинками – много раз, по лицу, по голове, по ее надутому животу. Она свернулась в клубок и начала хныкать и плакать. Отец был прав. Теперь она понимала, кто здесь главный. Она еще очень долго не пыталась заговорить со мной. Призрак забралась под одеяло и продолжала там всхлипывать, время от времени постанывая от боли.

Я крикнул ей, чтобы она замолчала.

Я сам сделал себе хлопья и сел на свой спальный мешок. Я пытался не плакать. Мне хотелось к отцу. Я ненавидел этого призрака. Я немного потряс дверь, а потом посмотрел туда, где находилось окно. Стекла не было. Только деревянные доски. Из-под них падал квадратами свет, но сада я разглядеть не мог. Я почитал книгу и поиграл со своими игрушечными машинками, попытавшись забыть, где нахожусь. Мне не хватало телевизора. Я подумал, что, может быть, отец решил меня так наказать. Но чем я такое заслужил?

Глава 21

Салли

Рождественским утром я рано проснулась и разожгла огонь в гостиной. После смерти мамы на Рождество мы обычно делали одно и то же. Я, как правило, готовила обед из индейки. За едой выпивала два-три бокала вина, от которых становилось тепло, приятно и сонно. Мы ели перед телевизором, потому что в этот день всегда было что посмотреть. Нам обоим нравился фильм «В поисках утраченного ковчега», и каждый год его обязательно показывали по какому-нибудь каналу. Индиана Джонс симпатичный, и когда я долго думала о нем, у меня начинало покалывать в области трусов. Я спросила отца, что это значит, и он сказал, что это, видимо, означает мою теоретическую гетеросексуальность.

В это первое рождественское утро без отца по телевизору показывали старый фильм Эббота и Костелло. Я выпила чаю с тостами перед телевизором. Отец всегда смеялся в голос над этими фильмами, и я к нему присоединялась, хотя ужимки этих мужчин казались мне нелепыми. Но отец любил, когда я смеюсь. Иногда я смеюсь без причины. Было такое шоу – «Вас снимает скрытая камера», и там показывали разные короткие видео, где люди глупо падали и калечились. Это было смешно.

Но теперь я поняла, что в одиночестве ничего не смешно.

В 11 часов зазвонил телефон. Это была Надин.

– Мы пригласили тебя на рождественский обед, и приглашение до сих пор в силе, но если ты еще раз тронешь Анджелу, тебе от меня так достанется, что имя свое забудешь.

– Справедливо, – ответила я.

– И еще одно, – сказала она. – Этого дурацкого медведя в нашем доме не упоминать.

– Хорошо.

– Сможешь быть у нас через полчаса?

– Да, спасибо.

Когда Надин открыла дверь, я протянула ей руку, и она взяла ее. Я очень сильно сжала ее ладонь, показывая, насколько сожалею.

– Все хорошо, – сказала она. – Ты долбанутая, но ты наша долбанутая. – Она рассмеялась, и я рассмеялась вместе с ней, потому что Надин была права и потому что было приятно чувствовать себя чьей-то. Я еще раз извинилась перед Анджелой. Замороженный горошек сработал, потому что следов на лице не осталось.

В тот день я задала очень много вопросов, но почти не получила ответов. Анджела знала только, что меня удочерили. Она читала о моей истории в интернете и сумела вычленить лишь голые факты. Точную дату похищения моей матери и нашего освобождения; дату рождения Конора Гири и информацию о его семье (у него была одна сестра, но они не общались); дату смерти моей матери. Надин точно не знала, как та умерла, но про самоубийство была в курсе. Сообщалось также, что меня увезли за границу.

Не считая всего этого, день был хороший. Мне не пришло в голову купить им подарки, но они подарили мне бордовый свитер, очень мягкий и яркий. Меня удивило, что они вообще не включали телевизор. Анджела и Надин включили музыку на Спотифае и пытались заставить меня с ними танцевать. Они много пили. Я выпила три бокала вина, что было моим абсолютным максимумом. После этого мне захотелось спать, но я хотела прогуляться до дома.

Как только я вернулась домой, то включила центральное отопление и телевизор. Я была разочарована, что Кристин не смогла ответить