заговорил, не было холода:

— Я знаю, Гэдж. И рад, что ты нашёл в себе силы самостоятельно разрешить эту неприятность.

Гэдж молчал. Вроде бы он всё сделал правильно и свою дурацкую выходку если уж и не искупил, то, по крайней мере, загладил… и все же какое-то неудобное, томительное чувство царапало его изнутри, точно свернувшийся в груди беспокойный зверёк. «Я не ожидал от тебя такого…» Ну да, разумеется. «Я не ожидал, что ты так подорвешь моё доверие и окажешься настолько орком…»

Саруман положил руку ему на плечо:

— Я хотел, чтобы ты усвоил: вымещать злобу на том, кто не может тебе ответить — недостойно уважающего себя существа. Ни человека, ни эльфа, ни гнома, ни кого бы то ни было.

— Я усвоил, — сказал Гэдж. Древесный жучок тем временем добрался до конца каменной дорожки и принялся штурмовать ножку стола. — В следующий раз я врежу Луту.

Маг как будто удивился:

— Зачем? Это его чему-то научит?

Гэдж перевёл дух.

— Например, держать язык за зубами?

— Признаться, я порадовался бы куда больше, если бы следующего раза не случилось.

Гэдж пожал плечами. Зная Лута (да и себя), он подозревал, что такое развитие событий весьма маловероятно.

Саруман присел рядом на лавку.

— Из-за чего вы с ним повздорили?

— Так… — пробормотал Гэдж. — Из-за ерунды. — Не мог же он сказать, что Лут в очередной раз назначил Гэджа тупым пещерным чудовищем (в совместных играх с изенгардской детворой орку чаще всего приходилось пребывать в ипостаси отнюдь не доблестных рыцарей) и мимоходом назвал Сарумана «любителем вонючих зверушек», причина звучала как-то совсем уж глупо, неубедительно и по-детски. — Пусть иногда думает, что говорит!

— Вижу, его слова тебя сильно задели, — заметил маг. — Мнение Лута для тебя так важно?

— Ну… — Гэдж отчего-то растерялся.

— Даже если он не всегда думает, что говорит?

Орк смешался, раньше такая мысль ему в голову не приходила.

— Дело не в этом.

— А в чем?

Гэдж съежился и сунул ладони подмышки:

— Просто они… все… видят во мне чудовище. И заставляют меня им быть!

Он всего лишь имел в виду прицепившиеся к нему роли страшилищ и супостатов, которые был вынужден исполнять в мальчишеских играх раз за разом, но Саруман явно услышал в двух коротеньких фразах что-то другое, куда более веское и значительное. Лицо мага, и без того бледное и задумчивое, стало совсем уж неподвижно-мрачным.

— Не видят, а хотят видеть, Гэдж, людям это свойственно, — мягко поправил он. — Всегда проще увидеть чудовище в ком-то другом, нежели разглядеть его в самом себе.

— А ты сегодня тоже… увидел во мне чудовище? — пробормотал Гэдж едва слышно.

— Я увидел, что ты все-таки сумел его победить, это твоё внутреннее «чудовище», — помолчав, негромко сказал Саруман. — И это очень ценно, мой мальчик. И для тебя, и для меня.

Гэдж искоса бросил взгляд на волшебника — ему казалось, что Саруман над ним сдержанно посмеивается, но нет — учитель по-прежнему был совершенно серьёзен. Даже как-то пугающе серьёзен, подумал орк.

— Впрочем, если для тебя это так важно, — помолчав, осторожно добавил маг, — и если тебя это утешит, то могу сказать, что в ролях злодеев и чудовищ тоже есть своя прелесть и даже некоторый смак. Если, конечно, как следует в них вжиться и исполнять, так сказать, с душой и с азартом… но при этом не забывать, что это всё-таки лишь игра, которой не стоит очень уж увлекаться.

— Луту и его дружкам совершенно не интересно, с душой я там играю роль тупого пещерного чудовища или без души, — возразил Гэдж. — Они просто изображают из себя благородных доблестных воинов и хотят это мерзкое чудовище как-нибудь позаковыристее убить.

— Гм. А пещерное чудовище не может — там, в игре — явить свою чудовищную силу и подло расшвырять доблестных воинов по кустам?

— Если чудовище одно, а воинов — пятеро?

— Воины не слишком благородные и доблестные, однако… Может быть, тебе стоит поменьше, э-э… водиться с Лутом и его компанией?

— А с кем мне тогда водиться? — проворчал Гэдж. — С Гархом?

Саруман как будто пришёл в замешательство.

— Да, это явное затруднение… — пробормотал он.

— Да ладно, — сказал Гэдж. — Это всё ерунда. Подумаешь, дурацкие игры, Лут и его дружки… Просто…

— Что?

Опустив голову, орк рассеянно мял и перебирал между пальцами растрепанный кончик и без того изломанного пера.

— Просто, ну… Ты сегодня правда во мне разочаровался?

Саруман, не моргая, пристально смотрел на пляшущий в полумраке огонек свечи.

— Не в тебе. Совсем не в тебе, Гэдж. А что касается Лута… Что ж, я поговорю с его матерью и отцом. Будем надеяться, что это возымеет в ближайшее время какое-либо заметное действие.

— Отец его просто изобьет, вот и все, — пробормотал Гэдж. — В очередной раз.

— Я не имею права вмешиваться в отношения между Лутом и его родителями, но все же постараюсь, чтобы до этого не дошло. — Саруман вздохнул. — И ещё одно, Гэдж.

— Что?

— Боюсь, тебе на твоём жизненном пути и впредь встретится немало не слишком доблестных воинов, мелких пакостников, да и просто не особенно умных людей, это обыденно и практически неизбежно, как… как осенняя простуда. Так же малоприятно, вызывает озноб, головную боль и осиплость голоса, но в подавляющем большинстве случаев все-таки не смертельно.

— Угу, — пробормотал Гэдж. — И как этого избежать? Реже выходить из дома, ни с кем не встречаться, закалять тело и держать ноги в тепле?

— Лучше — голову в холоде, это главное, — спокойно заметил Саруман. — Но уж если случаются ситуации, когда справедливость требуется восстанавливать кулаками… а такие ситуации, увы, все же случаются, несмотря на все меры, направленные на то, чтобы их избежать… в общем, старайся в таких случаях все-таки не начинать драку первым — это не послужит на пользу ни твоей репутации, ни моей. Репутация — отнюдь не та вещь, которую всегда стоит ставить во главу угла, но тем не менее — та, которую, раз потеряв, довольно трудно восстановить.

— Ладно, — сказал Гэдж. — Я понял.

Он сидел на краю лавки, нахохлившись, точно потрепанный воробей, поджав ноги, маленький и несчастный, и на скуле его темнел синяк, а на кончике носа — размазанное чернильное пятно. Саруман поднялся, но не уходил; Гэдж почувствовал, как рука волшебника легла ему на затылок — и провела по голове мягко, почти ласково, желая то ли утешить, то ли приободрить, то ли просто обозначить свое участие…

— Извини, если я был с тобой излишне суров… Но я действительно был расстроен твоим поступком, и в какой-то момент решил, что