— Добро пожаловать. Вы оказали нам честь и осветили этот дом…

Ясин вежливо пожал ей руку, продолжая стоять, пока она не села на противоположный диван, затем сел сам… Он видел её вблизи впервые, хотя её давние связи с его семьёй и приобретённое с годами положение, сравнимое с положением матери-главы семейства благодаря возрасту и статусу, заставили его отказаться от тщательного разглядывания, как он поступал с другими женщинами, всякий раз завидев их на улице. Ему показалось, что он на пороге нового открытия. На ней было платье, закрывавшее её тело, начиная с шеи до стоп. На ногах её были надеты белые носки, несмотря на тёплую погоду. Рукава платья опускались до самых запястий, а голову и шею закрывала белая накидка, широкие концы которой закрывали верхнюю часть груди и спины. Эта скромность соответствовала её положению и возрасту, приближавшемуся к пятидесяти, насколько ему было известно, при этом она выглядела цветущей и здоровой, что говорило о спокойном темпераменте и молодости сердца. Насколько он заметил, она предстала перед ним ненакрашенной: лица её не коснулся макияж, несмотря на то, что она была известна своим пристрастием наряжаться и украшаться наилучшим способом. С давних пор всё, что касалось женской косметики, украшений и одежды в их квартале, он ассоциировал с ней. В связи с этим он вспомнил, как Амина нападала на эту женщину, всякий раз, как выпадал случай, критикуя её за чрезмерное выставление себя напоказ, и как она затем в последние годы стала бросаться на неё по самым мелочным поводам, обвиняя её в недостатке стыдливости и пренебрежении к требуемой возрастом скромности.

— Благородный шаг, Ясин-эфенди…

— Да возвеличит вас Аллах!!

Он чуть не закончил свою фразу словом «тётя», однако в самый последний момент инстинктивный страх помешал ему, особенно потому, что он заметил — она не называет его «сынок», — чего он ожидал от неё. Женщина снова спросила:

— Как ваши дела? И как дела у вашего отца, матери Фахми, у Хадиджи, Аиши и Камаля?

Он ответил ей, смущаясь от её вопросов про тех, которые без видимой причины стали к нему относиться враждебно:

— У всех всё хорошо. Они спрашивали о вас в надежде, что вы тоже здоровы…

Без сомнения, она сейчас думает о том холодном приёме, оказанном ей в доме его отца после гибели Фахми, заставившим её прекратить навещать его семью вслед за дружбой, длившейся всю жизнь. Какой же холодный был тот приём!! Нет, то было начало молчаливой вражды!! Вскоре его мачеха объявила о том, что «чувства» подсказывают ей, что Мариам и её мать не были искренними в своей скорби по Фахми!.. Боже упаси от такого!.. Она сказала, что было бы абсурдно, если бы до них так или иначе не дошёл в своё время отказ господина Ахмада от сватовства его сына к Мариам, но даже если и так, они не могли не сделать для себя выводов. Абсурдно также, чтобы они знали об этом и не затаили на них вражду!.. Она часто повторяла, что слышала, как Мариам, оплакивая Фахми на похоронах, говорила: «Мне жаль твою молодость, которой ты не насладился!» От этого печаль и досада её лишь возрастали, и никакая уловка не могла ей помочь избавиться от этих «чувств», и вскоре её отношение к Мариам и её матери изменилось, пока не прекратилось совсем!..

Ясин, всё ещё находясь под действием смущения и неловкости, сказал:

— Да проклянёт Аллах шайтана!..

Бахиджа, будучи уверенной в своих словах, ответила:

— Тысячей проклятий!.. Я часто задавала себе вопрос, в чём я так провинилась перед госпожой Умм Фахми, что получила такое отношение к себе, однако снова и снова молюсь за то, чтобы Господь послал её терпение… Несчастная!

— Да вознаградит вас Аллах всеми благами за ваш благородный нрав и доброе сердце. Да, она и впрямь несчастная и нуждается в терпении!!

— Но в чём же моя-то вина?!

— На вас вины нет, это всё проклятый шайтан…

Женщина качнула головой, словно это она была невинной жертвой, и ненадолго замолчала, пока её взгляд случайно не упал на чашку кофе, которая, казалось, стояла всеми забытая на кофейном подносе. Кивнув в её сторону, она спросила:

— Вы ещё не выпили свой кофе?

Ясин поднял чашку ко рту и осушил её до последней капли, а затем вновь поставил на поднос, и слегка прочистив горло, заговорил:

— Меня очень огорчает то, чем закончилась дружба наших семейств, но я ничего не могу поделать. В любом случае нам следует попытаться забыть и предоставить это дело времени. По правде говоря, я не хотел бы вызывать эти горькие воспоминания, не для того я пришёл сюда. Я пришёл по другой причине, весьма далёкой от этих печальных воспоминаний…

Женщина качнула головой, как будто отгоняя тем самым тягостные воспоминания, и улыбнулась с готовностью услышать что-то новое. И её кивание головой, и её улыбка были похожи на какой-то музыкальный инструмент, что сопровождает пение и меняет лад, готовясь представить вокалиста на новом этапе. Ясин, подкреплённый её улыбкой, сказал:

— Моя собственная жизнь была не лишена горьких воспоминаний, связанных с прошлым… Я имею в виду первый опыт брака, в котором Аллах не даровал мне хорошей супруги! Но я не хочу к этому возвращаться, так как на самом деле пришёл сюда, приняв решение — и положившись во всём на Аллаха — открыть новую страницу, и не ожидая от своего решения ничего, кроме хорошего…

На миг их глаза встретились; в её взгляде он обнаружил прекрасный отклик сказанного им… Интересно, удалось ли ему правильно намекнуть на свой предыдущий брак?.. Посмотрим, дошло ли раньше до ушей этой женщины что-нибудь об истинной причине его неудачного брака? «Но не загружай себе этим голову. Красивые черты её лица внушают безграничную снисходительность. До чего же она прекрасна!! Не так ли? Так. Если бы не разница в возрасте, она была бы красивее Мариам. Несомненно,