и он вновь увидел Ясина перед собой, который был скрыт от его глаз из-за нахлынувшего волнения. Он снова задумался о Мариам и её матери, женитьбе Ясина и отцовском долге, о том, что он должен сказать ему, и о том, чего сказать не может. Он произнёс:

— Как бы там ни было, я бы хотел, чтобы ты отнёсся к этому вопросу с большей вдумчивостью и осмотрительностью. Не спеши. Дай себе время подумать и всё взвесить. Это же вопрос будущего, вопрос чести и счастья. Я даже готов выбрать для тебя невесту ещё раз, если ты дашь мне честное мужское слово, что не заставишь меня сожалеть о моём вмешательстве в дела, касающиеся твоего блага. Ну? Что ты думаешь на этот счёт?..

Ясин молчал в раздумии, обескураженный уходом разговора в неловкое, чреватое тупиком русло. Его отец и впрямь говорил с ним с удивительной кротостью, что, однако, не уменьшало его тревоги и обеспокоенности. Если он продолжит и дальше настаивать на своём мнении, их спор может перейти в нежелательный раздор между ними. Должен ли он поостеречься такого последствия и отступить? Ну уж нет! Он уже не ребёнок! И женится на ком и когда захочет. Пусть только Господь поможет ему сохранить любовь отца! Он сказал:

— Я не желаю взваливать на вас новое бремя, папа. Спасибо вам. Всё, чего я хочу — это удостоиться вашего согласия и довольства…

Ахмад нетерпеливо махнул рукой и резким тоном произнёс:

— Ты отказываешься раскрыть глаза на то, что моё мнение мудрое..!

Тоном горячей мольбы Ясин сказал:

— Не гневайтесь, папа. Богом заклинаю вас, не гневайтесь. Поистине, ваше довольство для меня — благословение. Я не вынесу, если вы поскупитесь на него ради меня. Позвольте мне попытать удачу и пожелайте мне успеха…

Ахмад Абд Аль-Джавад убедился, что должен будет принять эту ситуацию как факт. Он с грустью и отчаянием согласился…. Да! Возможно, Мариам и была хорошей девушкой, — несмотря на распущенность матери, — благородной девушкой и праведной женой, однако не было также и сомнения в том, что Ясину не удалось выбрать себе жену и семейство получше.

Дело это — в руках Аллаха. Прошло то время, когда он диктовал свою волю, и никто не смел противиться ей. Ясин сегодня ответственный мужчина, и всяческая попытка надавить на него не принесёт иных плодов, кроме неповиновения… Значит, нужно смириться с реальностью и молить Аллаха о его благополучии…

Он ещё раз повторил свои наставления и увещевания, а Ясин ещё раз обратился к извинениям и любезностям, пока больше не осталось ничего, что можно было сказать… Ясин вышел из лавки, убеждая себя в том, что добился отцовского согласия и довольства, хотя и знал, что настоящая проблема на самом деле ждёт его дома. Он также знал, что обязательно уйдёт оттуда, так как одна лишь мысль о том, чтобы сделать Мариам членом их семьи было своего рода безумием. Он только надеялся, что покинет его мирно, не оставив после себя враждебности или ненависти, хотя ему было нелегко игнорировать мнение мачехи или отрицать её милостивое отношение к нему. Он и представить себе не мог, что однажды судьба заставит его принять такую странную позицию по отношению к своей семье и дому. Но всё запуталось, и пути его были ограничены. Всё, что ему оставалось сделать — это жениться. Удивительно, но из головы его не шла чисто женская стратегия, интуитивно велевшая ему подчиниться ей; то была древняя стратегия, суть которой заключалась в двух словах: заискивание и воздержание. Однако страсть к этой девушке уже незаметно проникла в его кровь, ему оставалось только утолить её любым способом, даже женитьбой. Ещё более удивительным было то, что он знал о Мариам то же, что знали и все члены его семьи, за исключением отца, разумеется. Однако его желание выходило за все рамки, не удерживая его от размышлений и не отбивая у него охоты. Он сказал себе: «Я не буду отягощать своё сердце тем, что уже прошло, ибо я не в ответе за это. Вместе мы будем строить новую жизнь. Отсюда и начнётся моя ответственность, и если я безгранично уверен в себе, и если случится так, что мои надежды будут обмануты, я отброшу их, как выбрасывают изношенные ботинки…»

На самом деле, его решение не было основано на размышлениях — скорее, он использовал их для оправдания своего непокорного и несдерживаемого желания. На этот раз он подходил к женитьбе как к альтернативе дружбы, которой он был лишён. Это не означало, что он питал враждебность к браку или пытался воспользоваться им как временным предлогом для достижения своей цели. По правде говоря, его душа, несмотря на непрестанные колебания, изголодалась по семейной жизни и постоянному дому…

Всё это проносилось у него в голове, когда он занимал своё место рядом с Камалем в гостиной, где они обычно пили кофе. Казалось, он посещает это место в последний раз. С большой грустью он обвёл глазами комнату с её диванами, цветным ковром и большой люстрой, подвешенной к потолку. Амина по своему обыкновению забралась, скрестив ноги, на диван, стоящий между дверью в спальню хозяина и столовой, и несмотря на жару, склонилась над жаровней, где готовила себе кофе. Она была закутана в белую накидку поверх фиолетового джильбаба, выявлявшего её худобу. К тишине, что окружала её, примешивалось молчание с признаками печали, словно море, утихшее после бури, сквозь прозрачную поверхность которого можно увидеть всё то, что скрыто в его глубинах.

Несмотря на сильную печаль и горе, он приготовился откровенно рассказать о том, что у него на душе, ибо другой альтернативы не было. Закончив пить кофе, даже не распробовав его вкус, он сказал:

— Ей-Богу, мама, я хотел бы с вами посоветоваться по одному делу…

Он обменялся с Камалем взглядом, указывавшим на то, что последнему известна тема разговора, и тот с интересом ждал, какие будут последствия. Его волнение было ничуть не меньше, чем волнение самого Ясина. Амина сказала:

— Надеюсь, сынок, это хорошее дело…

Ясин лаконично ответил:

— Я решил жениться…

В её медовых маленьких глазах проявился весёлый интерес.