— Почему?

— В связи с близостью фронта тюрьму эвакуировали. А все, кому меньше года осталось, были досрочно освобождены. Нам со Степаном выпала счастливая планида.

— Гражданин Вьюнник, а вы за что сидели?

— Сам не знаю, гражданин начальник, клянусь, как на духу. В городе мои дружки ларек обчистили на вокзале, а краденое сховали у меня. На третий день — обыск, вещи нашли, а меня укатали на три года...

— Кем до ареста работали?

— Был разнорабочим на фабрике игрушек, немного слесарничал в железнодорожных мастерских, а чаще проживал за счет папы и мамы в связи со слабым здоровьем. С детства коликами живота маюсь...

Майор подавил улыбку, внимательно вглядываясь в дружков. Видно, говорили они правду. За свою долгую работу в органах пришлось повидать людей жестоких, трусливых, лукавых, озлобленных, и он научился понимать суть человеческую по манере разговора, по каким-то едва заметным признакам, о которых не написано ни в одном учебнике психологии. Опыт чекистской работы, приобретенный с годами, обостренная интуиция помогали почти безошибочно определить, где ложь, а где правда.

Неожиданно дверь дежурки распахнулась. Вошла звеньевая Клавдия Мороз, запыхавшаяся от быстрой ходьбы.

— Упарилась! На улице жара несусветная, — проговорила женщина, вытирая платочком пот с лица. — Вот явилась, Роман Васильевич...

— Клавдия Степановна, недавно вы сказали, что видели вечером у магазина двух мужчин. Может быть, вот этих?

Женщина пристально оглядела дружков.

— Они, они, проклятые, своими глазами видела, вышли они из сада, долго оглядывались по сторонам и пошли в магазин.

— В каком часу это было?

— Так, от кумы я вышла около пяти часов, затем на складе пробыла с девчатами не меньше часа, после этого уже пошла искать корову. Она у нас такая баловница, что сама никогда вовремя не приходит. Еле ее нашла у болота и пригнала часов в девять... В это время их и увидела...

— Гражданин начальник, а собственно, в чем дело? Мы действительно заходили в ваш магазин, купили папирос и вина на собственные деньги. Что тут противозаконного? — не удержался Фима.

— Помолчите, Лиманский, — строго прикрикнул майор. — Вы будете говорить, когда спросят. — И, обращаясь к Клавдии, добавил: — Больше вы ничего не можете рассказать?

— Нет, не могу, только по глазам вижу, их рук дело, — запальчиво заговорила женщина, — они убили Софью Аполлинарьевну, кто же еще? Наши, совхозные, на такое не пойдут, не было такого в нашем районе отродясь. А эти, пришлые, видно, на все способны. Убили человека и ищи ветра в поле, думали, это им так сойдет...

— Но, но, тетка, ты говори, да не заговаривайся! — закричал Фима. — Позвольте, товарищ начальник, я ничего не понимаю. Нам пришивают тут какое-то мокрое дело, а мы ничего не знаем. Что случилось, объясните!

— Объясняю, — майор строго посмотрел на Фиму. — Сегодня в магазине убита продавщица Софья Тульчинская.

Увидев, что Клавдия всхлипнула, уткнув в фартук лицо, Роман Васильевич налил ей из графина воды.

— Успокойся, Клавдия, преступники от суда не уйдут. Спасибо тебе за показания, можешь идти домой, когда понадобишься — вызовем.

Женщина, всхлипывая, быстро ушла, забыв попрощаться. Комсомольцы-патрульные смущенно переминались с ноги на ногу у двери. Солнечный зайчик вдруг заискрился в графине на столе.

— Ну, что ж, друзья, запираться вам не резон. Рассказывайте все по порядку: как вы заходили в магазин, что покупали, куда отправились с покупками? Говорите только правду!

— Разрешите, гражданин начальник, я все расскажу, — Фима решительно выступил вперед и торопливо заговорил:

— Едем мы из Киева уже девятые сутки. Позавчера наш товарняк разбомбило под Нежином. Мы заночевали в степи и решили утром пойти на полустанок, чтобы попутным рейсом продолжать свой маршрут. По дороге решили зайти в магазин, чтобы купить покушать. Подошли к магазину из совхозного сада, где днем отдыхали в холодке. Зашли — и ахнули от удивления. За прилавком стояла королева красоты неописуемой, ну точь-в-точь — моя одесская Венера. «Степа, — сказал я другу, — ты видишь эту орхидею заморскую, чего стоишь истуканом, поклонись ей в ножки». Женщина рассмеялась, назвала нас веселыми хлопцами и отпустила быстро все, что мы просили. Мы могли бы задержаться, бросив якорь возле этого милого создания, но у нас были другие планы: скорей в дорогу, война идет по пятам. Мы поблагодарили за продукты, за улыбку, рассчитались за все и взяли курс опять через сад в сторону железной дороги.

— Что было потом?

— Потом все было просто, как в песочных часах: в саду на берегу пруда мы подкрепились и двинулись в дорогу.

— Вы кого-нибудь встречали в пути?

— Двух артиллеристов, один из них был старый знакомый.

— Что за знакомый?

— Ну, это уже другая история, — Фима налил из графина воды, напился. — Когда наш эшелон разбомбили, мы со Степой с перепугу сбежали подальше от железной дороги в степь. Бомба — дура, она и на умную голову упасть может. Нашли мы в чистом поле омет под звездами и решили переночевать. Вдруг слышим, в темноте кто-то к нам в гости топает. Оказалось, что это сержант-артиллерист, отставший от своей части. Вначале мы с ним дружески беседовали, а потом, как разглядели его предательское нутро, всыпали ему, как следует, и пошли своей дорогой. А вчера он уже со своим однополчанином шел в ваш совхоз. Улыбался, как старый знакомый.

— Каков он из себя? Можете словесно передать его портрет?

— О чем речь, гражданин начальник... У меня глаз наметанный, как у художника Айвазовского, слыхали про такого? Так вот рисую портрет сержанта: парень крепкий, плечистый, среднего роста, длиннорукий, чубчик с нависом на лоб, говорит часто-часто с заметным акцентом западно-украинским. Хотя нам врал, что родом из Полтавы. Нос у него с горбинкой, ноздри тонкие, с большим вырезом...

— Хо-ро-шо, — протянул майор, когда Фима кончил рисовать словесный портрет старшины, — спасибо за сообщение. Хлопцы, — обратился он к комсомольской охране, — доставьте задержанных в райотдел милиции и сдайте там под расписку. На первый взгляд, они внушают доверие, но приеду — все уточню. Хотя чую — правду говорят!

11

В жаркий июльский день оперативная группа под командованием капитана Буряка прибыла в Глухово. В райцентре чувствовалась близость фронта. По вытоптанным улицам, взметая пыль, мчались со стороны