Шрифт:
Закладка:
Ватуля размечтался, забыв об усталости. Неожиданно для себя вдруг вспомнил свое детство в Кенигсберге, где он, семилетний, на руках дедушки, потомственного военного, игрался его саблей с позолоченной рукояткой.
— Быть тебе, Курт, генералом, в нашу породу удался, — гордо возвещал дед.
Затем в его памяти ожили люди, с которыми встречался в холодных окопах в прошлую войну, так бесславно окончившуюся для Германии. И вдруг он как бы увидел себя со стороны в рясе послушника в Киево-Печерской лавре. В отдаленном громе бомбовых взрывов ему почудился звон колоколов монастыря, сзывающий богомольцев в пасхальную ночь к заутрене. Все эти люди проходили перед ним безликими, покорными, сливающимися в одну пеструю толпу. Толпа, она всегда безлика, бестолкова и ждет прихода мессии в образе Гитлера, чтобы услышать его голос, увидеть посох в руке, указующий путь к свету.
Нарастающий грохот очередного эшелона, на этот раз из Киева, вернул Ефима к действительности. Паровоз приближался с затемненными фарами. По гулкому дрожанию рельс и тяжелому пыхтению локомотива он узнал могучий «ФД», тянущий тяжелый состав.
Ефим поднял повыше еле заметный зеленый фонарик, пропуская на восток очередной эшелон. На платформах чернели автомашины, тягачи, огромные ящики с неизвестным грузом.
«Бегут крысы с тонущего корабля, — злорадно усмехнулся Ефим, — сегодня все равно далеко не уедете. В Нежине на вокзале все перепахано бомбами. Придется подождать.»
Он спустился по мосткам к сторожке, поставил фонарик на землю, прислонился спиной к холодной кирпичной стене. Багровое зарево в небе погасло, и в лесу сразу потемнело. Из садика потянуло медовым запахом. Ефим вспомнил, что у него с обеда не было крошки во рту. А в печурке — молодая картошка, сваренная с утра. Захотелось есть.
Освещая зеленым лучиком фонарика ступеньки, он поднялся на крыльцо, прислушался к тишине леса. Звук удаляющегося поезда напоминал шелест листвы и вскоре совсем растаял.
Наскоро поужинав, не раздеваясь, Ватуля прилег на кровать. Но сон не шел. В голове возбужденным роем проносились мысли, наскакивая одна на другую, как щепки в вешнем водовороте. Наконец-то приближается долгожданный день, который должен все изменить в судьбе Ефима Ватули, в его судьбе, Курта Вернера.
Он долго ворочался с боку на бок на своей жесткой постели и, когда под утро его начал смаривать сон, в окно со стороны крыльца раздался настойчивый стук.
«Кого несет опять в эту рань, — недовольно заворчал Ефим, привыкший за последние дни ко всяким ночным посетителям, — покоя не дают, будь они неладны! Наверное, опять беженцы, отбившиеся от эшелона или наряд красноармейцев из нежинской комендатуры.»
Поправив поясной ремень, он не спеша вышел в коридорчик и спросил осипшим голосом:
— Кто там?
— Открывай, хозяин, гости пришли, — послышался хрипловатый бас. — Наверное, разоспался под утро, так лень и дверь открыть!
— С вами разоспишься, — недовольно проворчал Ефим, открывая деревянную задвижку, — бродят тут в полночь и заполночь, угомона на вас нет!
Он по привычке широко распахнул дверь: в белесом утреннем полусвете стояли два красноармейца с автоматами на плечах, у одного — на спине в брезентовом чехле висел тяжелый груз.
«Рация», — догадался Ефим и сразу решил, что это связисты пришли за советом, по какой просеке лучше всего провести полевую линию.
— Не спится вам, бедолаги, — заговорил он с укоризной, — заходите в хату, отдохните, вижу, дорога была дальняя...
— Вы и есть Ефим Ватуля? — спросил строго боец с двумя треугольничками на петлицах.
— Ну, я Ефим Ватуля, — недовольно протянул обходчик, — позвольте полюбопытствовать, кого заинтересовала моя персона?
— Приглашайте в хату гостей, дорогой Ефим Ватуля, он же Курт Вернер, — строго сказал сержант. — На улице вести беседу несподручно.
У Ефима екнуло сердце от испуга. Давно его никто не называл настоящим именем, и сейчас он вздрогнул, как от удара: кто они, эти ранние гости, друзья или враги, свои или чужие, напавшие на след?..
— Будьте добры, проходите в хату, — произнес он не своим голосом.
Сержант пропустил вперед красноармейца с тяжелой ношей за спиной, уступил дорогу Ефиму и последним вошел сам, плотно прикрыв дверь.
— В доме посторонних нет?
— Живу, как перст, один. Сменщица в соседнем селе и в будке почти не бывает. Придет из села, посмотрит дорогу и опять домой...
Пока он суетливо говорил, сержант прошелся от двери к окну, осмотрел все углы и даже зачем-то заглянул под кровать. И только после этого обратился:
— Ну, здравствуй, Ефим Ватуля! — резко протянул он руку. — Старые друзья из Германии шлют тебе привет и слова: Камо грядеши?
— В геенну огненную! — заученно отчеканил Курт Вернер условный отзыв на пароль, который, как ему казалось, он уже забыл за многие годы.
— Вот теперь можно поговорить открыто, — сказал сержант, помогая бойцу снять со спины рацию, — надеюсь, стены не имеют ушей?
— Здесь все немо, как в пещере. Вокруг поста на десятки верст ни одной души...
— Так уж и ни души, — с сомнением протянул сержант. — А много в эти дни заходит к тебе гостей?
— А кому ко мне заходить, кроме красноармейцев, охраняющих линию. У меня родственников и знакомых мало, — пробурчал Ефим недовольно.
— Вот и хорошо. Теперь слушай меня внимательно. Я командир оперативной группы украинских добровольцев-разведчиков, заброшенных сюда, чтобы наводить панику в тылу Советов и, разумеется, проводить диверсии. С завтрашнего дня начинается операция «Волынь». Сам знаешь, скоро сюда придет великая немецкая армия, и наша Украина свободно вздохнет от жидов и комиссаров. Мы должны обеспечить здесь, в тылу, скорейший приход германских войск. У тебя в будке мы установим рацию для связи с центром по ту сторону фронта. Вот Зленко, он и будет передавать...
Неожиданно раздался резкий телефонный звонок. Все невольно вздрогнули и застыли неподвижно на месте, уставившись взглядами в аппарат, висевший на стене.
— Слушаю, — сказал Ватуля кому-то и через секунду добавил: — Будет сделано!
В трубке раздались частые гудки. Кто-то на другом конце оборвал разговор.
— Вокзал в Нежине разбит. Приказано задерживать все эшелоны, следующие на восток, до особого распоряжения.
Ватуля поставил фонарь на стол и начал зажигать в нем лампу.
— Сейчас пойдет воинский состав из Нежина на Киев.
— А нам надо дорожить каждой минутой,
