VII

Политическая деятельность эмиграции

К середине 1920-х годов «русский Париж», как политический центр русской послереволюционной эмиграции, полностью сформировался. Но прежде чем говорить о политической деятельности этой эмиграции, необходимо сказать несколько слов о том, что следует понимать под термином «русская эмиграция», так как в этом понятии, казалось бы простом, допускались и допускаются некоторые неточности.

Первая неточность заключается в том, что вся проживавшая за рубежом масса русских отождествляется с «эмиграцией» в узком смысле слова. В понятие «эмигранты» нельзя, например, включать русских – постоянных жителей государств и областей, отколовшихся от Российской империи после революции. Далее, нельзя назвать эмигрантами русских военнопленных 1914–1917 годов, а также офицеров и солдат бригад, посланных царским правительством в 1915 году на помощь Франции и по каким-либо причинам застрявших за границей (за исключением тех, кто не пожелал вернуться на родину из политических соображений). Не принадлежат к эмигрантам и те лица, которые выехали за границу до революции по делам личным, семейным, торговым, имущественным и т. д. и которые застряли там в силу тех же обстоятельств.

Вторая неточность заключается в том, что понятие «эмигранты» часто отождествляется с понятием «политические», то есть антисоветские, эмигранты. Между тем среди всей многотысячной массы эмиграции в целом очень значительное число эмигрантов полностью отмежевалось от всякой эмигрантской «политики» антисоветского стиля и не принимало никакого участия в том бесновании и в той толчее воды в ступе, которые столь характерны для так называемой «активной» части эмиграции.

Эти люди мечтали лишь о том, чтобы рано или поздно соединиться с родиной, притом с родиной вполне реальной, а не той фантастической «будущей Россией», которую создало воображение «активной» эмиграции.

Временно же находясь за рубежом, они стремились лишь к тому, чтобы честным трудом добыть себе средства к существованию. Увы! Капиталистическая система отказывает в этом праве миллионам людей, и среди этих миллионов людей из «стана погибающих» оказались вкрапленными и многие десятки тысяч русских эмигрантов.

Читатель вправе задать вопрос: а из кого же состояла так называемая «активная» часть эмиграции?

В иностранных кругах, а отчасти и среди отдельных советских людей в довоенные годы имел хождение миф, будто вся эта эмиграция вообще состояла из «князей, графов, сановников, банкиров и помещиков». Едва ли нужно говорить, что подобные представления – совершенный примитивизм. Все перечисленные лица не составляли и одного процента эмиграции.

Но с другой стороны, нельзя отрицать и того факта, что численное соотношение представителей различных классов и социальных прослоек было в эмиграции не таким, каким оно было в дореволюционной России. Процент рабочих, крестьян и мелких ремесленников среди эмигрантов был совершенно ничтожен. Основная масса «активной» эмиграции состояла из белых офицеров, недоучившихся студентов, мелких и средних чиновников, старых царских офицеров, дворян, торговцев, мелких промышленников и некоторого количества лиц интеллигентных профессий.

Верхушка «активной» части эмиграции была представлена в послереволюционные годы обанкротившимися лидерами бывших политических партий; бывшими редакторами газет; бывшими полководцами, растерявшими свои армии и своих подчиненных; бывшими промышленниками, фабрикантами и финансистами, лишенными фабрик, торговых предприятий и банков; бывшими сановными вельможами, мечтавшими о возрождении самодержавного царского строя. Далее шли всякие претенденты на царский престол – «фюреры», «вожди» и «вождики» всех калибров, всякого рода «главы» новых партий и группировок, выскочки, ловкачи, политические шарлатаны, авантюристы, невропаты и психопаты, новоявленные истерические «орлеанские девы» и просто пройдохи и чуть ли не уголовные преступники. Все они шумели, кричали, бранились, умоляли, обещали, угрожали…

Довольно трудно полностью перечислить все нюансы антисоветской политической мысли, царившей в 1917–1941 годах в эмиграции. Невозможно также перечислить все партии, союзы, общества, группировки и другие эмигрантские организации, исчислявшиеся сотнями. Многие из них внезапно появлялись на эмигрантской политической арене и столь же внезапно таяли и исчезали. Другие обнаруживали необыкновенную живучесть, несмотря на давно поблекшие лозунги и покрывшееся плесенью и пылью содержание. Одни – вроде пресловутого РОВСа – насчитывали в своих рядах десятки тысяч членов, в других их числилось каких-нибудь три-четыре десятка, вроде, например, анекдотического Общества ревнителей памяти государя императора Николая II или какого-нибудь Общества бывших воспитанников пензенской гимназии.

В оценке русской послереволюционной эмиграции часто делают еще одну существенную ошибку, а именно считают, что эмиграция представляла собою сплоченную монолитную массу. Это – величайшее заблуждение.

Общего в «активной» эмиграции было только одно – ее антисоветское настроение. В остальном эта расплывчатая, аморфная масса потерявших прежнее положение, озлобленных, с надломленной волей и уязвленным самолюбием людей была полна внутренних противоречий и раздиралась постоянной междоусобной борьбой, переходившей в бешеную грызню. Взаимная грызня представляла собою характернейшую черту ее жизни. Время от времени иностранцы, входившие по какому-либо поводу в контакт с эмигрантской массой, задавали эмигрантам вопрос:

– С кем же, собственно говоря, вы ведете борьбу: с советской властью или друг с другом?

Несмотря на обилие нюансов эмигрантской политической мысли, всю «активную» часть эмиграции можно было бы условно разбить на две основные составные части: правый сектор и левый сектор.

Трудно передать ту бешеную ненависть, которую питали люди этих двух категорий по отношению друг к другу, и те взаимные проклятия, которыми они осыпали друг друга.

Вот, схематично, образ мыслей правых: «Это вы, проклятые и слюнявые российские интеллигенты, устроили нам „все это“! Это вы десятками лет „просвещали народ“, натравливали его на законного царя, расчистили путь революции и подготовили торжество хама! Вы погибли сами – и это очень хорошо, вы этого заслужили.

Но вы погубили всю Россию. Этого вам русский народ не простит и никогда не забудет…»

Кто, когда и при каких обстоятельствах дал им право говорить от имени русского народа, правые, конечно, не уточняли.

Слева в ответ им неслось: «Это ваша вина, тупоголовые бюрократы и царские дармоеды! Если бы вы вовремя послушались нас и осторожно спускали бы Россию „на тормозах“, то никакой революции не было бы!

Вы погибли – это отлично, лучшего и желать нельзя. Но вы погубили Россию и русский народ! История назовет вас истинными виновниками „всего этого“».

За исключением крайних монархических группировок, правая половина эмиграции включала в себя все те элементы, которые в построении своего воздушного замка «будущей России» не заостряли вопроса о форме правления и о той власти, которая «придет на смену большевикам». Люди эти желали только одного – падения советской власти, а что будет дальше, задумывались не слишком много. Они были реставраторами, но реставрировать собирались только капиталистический строй, вне которого они не мыслили себе «будущей России».

Старые кадровые офицеры царской армии, дворяне и представители чиновного мира, конечно, больше тяготели к монархии, которая обеспечивала им привилегированное положение в обществе. Офицерам военного