Шрифт:
Закладка:
Эта девушка умна, мила и решительна.
По мере того как предложение увеличивается, мы видим более объемный образ девушки. Вместо того чтобы упростить черты и явить ее просто как умную или представить ее как умную и милую, мы теперь задаем несколько граней измерения ее личности. В нашем языке и культуре число три дает ощущение целостности.
Начало, середина и конец.
Отец, Сын и Святой Дух.
Мо, Ларри и Керли[69].
Тинкер – Эверсу – Чансу[70].
Жрец, священник и раввин.
Исполнительная, законодательная и судебная власти.
«Нинья», «Пинта» и «Санта-Мария»[71].
О природе любви апостол Павел говорит коринфянам: «А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше»[72]. Мощное движение: от троицы – к единству, от чувства целостности – к пониманию того, что является наиболее важным.
ЯЗЫК ЧЕТЫРЕХ И БОЛЕЕ
В антиматематике письма три больше, чем четыре. Магическое три дает более полное ощущение законченности, нежели четыре, пять и так далее. Как только мы добавим четвертую или пятую деталь – мы достигли второй космической скорости, вырвавшись из круга целостности.
Эта девушка умна, мила, решительна и невротик.
Мы можем добавлять описательные элементы до бесконечности. Четыре детали и более могут предложить плавный, книжный эффект, который лучшие авторы придумали после того, как Гомер перечислил имена греческих племен. Рассмотрим начало романа Джонатана Литэма «Сиротский Бруклин»[73]:
Никогда не пытайтесь судить о человеке по внешности. Взять, к примеру, меня: нацепите на меня соответствующие шмотки, и я запросто сойду за карнавального зазывалу, аукциониста, уличного актера мима или сенатора, устраивающего обструкцию сопернику. А причина всему – мой Туретт[74].
Если мы проверим эти предложения в соответствии с нашей теорией чисел, это выявит следующую картину: 1–5–1. В первом предложении автор озвучивает одну идею, изложенную как безоговорочная истина. Во втором предложении он дает вереницу из пяти метафор. В последнем предложении писатель возвращается к безусловному выводу – настолько важному, что выделяет его курсивом.
Таким образом, написать хороший текст можно на раз (а также два, три и четыре).
Подведем итоги.
• Используйте один для сильного утверждения.
• Используйте два для сравнения и противопоставления.
• Используйте три для полноты, целостности и законченности.
• Используйте четыре описания и более для перечисления, собрания и расширения.
ПРАКТИЧЕСКИЕ ЗАДАНИЯ
1. Читая, обращайте внимание на отрывки, в которых автор использует ряд примеров для достижения определенного эффекта.
2. Перечитайте что-то из ваших последних работ. Проверьте, как вы используете числа. Поищите случаи, когда бы вы могли добавить или убрать пример для достижения описанных выше эффектов.
3. Проведите с друзьями мозговой штурм, перечислите примеры использования одного, двух, трех и четырех – пословицы, фразы из повседневной речи, песни, знаменитые высказывания, цитаты из литературы и спортивных хроник.
4. Ищите возможность использовать длинные списки в своих текстах. (Например, клички котят в помете, или предметы в витрине старой аптеки, или вещи, брошенные в бассейн.) Обыграйте последовательность, чтобы добиться наилучшего эффекта.
Когда тема более серьезна, преуменьшайте; когда менее серьезна, преувеличивайте
В эссе «Почему я пишу»[75] Джордж Оруэлл объясняет: «Хорошая проза подобна оконному стеклу». Лучшая работа привлекает внимание читателя к описываемому миру, а не к процветанию писателя. Когда мы вглядываемся через окно в горизонт, мы не замечаем оконное стекло, но оно формирует наше видение так же, как писатель задает наш взгляд на произведение.
Большинство писателей пишут как минимум в двух режимах. Один говорит: «Не обращай внимания на писателя за кулисами. Смотри только на мир». Другой без малейшего стеснения говорит: «Смотри, как я танцую. Разве я не классный парень?» В риторике эти два режима имеют названия. Первый называется преуменьшением. Второй – преувеличением, или гиперболой.
Вот инструмент, который мне нравится использовать: чем серьезнее или драматичнее тема, тем больше автор уходит в тень, создавая эффект, когда история говорит за себя сама. Чем тема более шутливая, несущественная, тем больше писатель может порисоваться. Уйдите в тень или предстаньте во всей красе.
Рассмотрим вступление Джона Херси к книге Hiroshima («Хиросима»).
Ровно в 15 минут девятого утра 6 августа 1945 года по японскому времени, в момент, когда над Хиросимой вспыхнула атомная бомба, мисс Тошико Сасаки, клерк из отдела кадров Восточноазиатского консервного завода, только что села на свое рабочее место в офисе. Она как раз поворачивала голову, чтобы поговорить с девушкой за соседним столом.
Считающаяся одной из самых важных документальных работ в XX веке, эта книга начинается с самых обычных обстоятельств, перечисления времени и даты, когда двое служащих собираются поговорить. Вспышка атомной бомбы скрывается внутри этого предложения. Поскольку мы представляем себе ужас, который последует далее, замалчивание Херси создает тревожное ожидание.
