[Ao 1922: 1]. Журналисты отмечали, что снятие ограничительных мер в отношении алкоголя было встречено в Нью-Йорке с ликованием, ведь для криминальных элементов это было началом конца [Shengjing shibao 1933a: 3]. Утверждалось, что на отмене «сухого закона» для повышения уровня занятости населения и восстановления налоговых поступлений в госказну настояла Демократическая партия США [Shengjing shibao 1933d: 3]. В 1918 г., до введения ограничений на продажу и потребление алкоголя, налоговые поступления только от продажи пива оценивались в $300 миллионов – по некоторым источникам, одной пятой ежегодных налоговых сборов [Ao 1922: 1]. Инициатива США с «сухим законом» была признана провалом с позиций здравоохранения, социальной стабильности и государственных финансов. Китайцам предлагалось извлечь из чужого поражения урок. Комментаторы указывали, что прогибиционистские меры не отвечали требованиям ситуации ни на Западе, ни в Азии. Ао допускал теоретическую прогрессивность самой идеи «сухого закона», но полагал, что на практике вся затея оказалась полнейшим крахом [Ibid.]. Основную выгоду из кампании извлекли преступники и соседи США, которые получали прибыли от производства алкоголя. Канадский город Монреаль стал крупным центром производства спиртного; мексиканский город Тихуана описывался как магнит, притягивающий любителей спиртного и женщин легкого поведения[144]. «Сухой закон» США сравнивался с запретами на секс-индустрию в Китае: в обоих случаях инициативы создали множество проблем, которые правоохранительные органы были вынуждены разрешать через внедрение сомнительных правовых ограничений в отношении древних обычаев и традиций. Китайские авторы 1920-х гг. не считали, что Китаю следует брать в качестве образца прогибиционистские меры США.

На северо-востоке Китая давно бытует убеждение, что алкоголь позволяет «защититься от холода», ведь потребление спиртного должно, казалось бы, повышать температуру тела [Shengjing shibao 1940m: 4]. В 1930-е гг. комментаторы настаивали на том, что важно обращать внимание на сезонные особенности потребления алкоголя, отмечая при этом, что по большей части спиртное оказалось не настолько эффективным средством поддержания внутреннего тепла, как было принято считать. Более того, многие авторы полагали, что указанная точка зрения представляется вредной, особенно для людей, которые страдали от заболеваний. Статья «Об алкоголе» рекомендует читателям варьировать потребление алкоголя в зависимости от времени года, принимая при этом во внимание свои возраст и артериальное давление [Shengjing shibao 1931b]. Так, зимой стоит отдыхать с бокалом спиртного у теплой печки или в кресле-качалке. Щадящие объемы алкоголя могут улучшать кровообращение, что позволит с большим комфортом пережить холодную погоду. Летом же автор предлагал пить спиртное в купальных костюмах. При этом рекомендовалось воздерживаться в жару от дистиллированных напитков, в частности байганьцзю (сухого белого алкоголя) [Feng 1937с: 9]. Сторонники умеренного потребления горячительного заявляли, что умеренное распитие алкогольных напитков позволяет сгладить воздействие резких перепадов температур в чем-то даже лучше, чем лекарственные препараты.

Помимо его функции в социальной жизни и значения для поддержания здоровья, алкоголь ценился за его предполагаемую роль в творческой деятельности. Тексты о крепких напитках эпохи Маньчжоу-го неизменно взывали к устоявшейся взаимосвязи алкоголя с культурой и историей Китая. В 1933 г. автор по имени И Си пишет, что «в литературном творчестве было три особых фактора: распитие горячительного, курение и утехи с женщинами» [Yi Xi 1933: 3]. И приводит в качестве примера Ли Бо, Ду Фу и других классиков китайской литературы, которых мы уже упоминали в главе 1, доказывая, что они черпали вдохновение в алкоголе, табаке и сексе [Ibid.]. В 1935 г. автор статьи «О распитии алкоголя» Чжун Синь отмечает, что распитие крепких напитков усиливает уверенность в себе и храбрость ученых мужей, особенно когда они испытывали чувство обиды на кого-либо [Zhong 1935: 5]. В 1938 г. Хун Нянь указыв ает, что «литераторы проявляют особую любовь к вину с давних времен» [Hong 1938: 4]. Хун дает тому, что по сравнению с обычными людьми образованные люди выпивают в больших количествах, следующее обоснование:

Это полные чувственности таланты. Они несут в себе гнев, а также и неизменную печаль, и тоску. Когда они трезвы, то обычно все мирно, если только они не заводят разговоры. Однако с течением времени их гнев будет временами прорываться наружу. В другое время их будет охватывать грусть. Искрой, воспламеняющей обе страсти, выступает алкоголь. Отсюда причина их чрезмерного распития спиртного. Когда эти люди не способны больше созерцать и воспринимать окружающее, то они одурманивают себя вином. Они все забывают. Однако вне зависимости от их намерений, после достижения опьянения наступает прямо противоположный результат [Ibid.].

Хун описывает потребление алкоголя среди литераторов как механизм противодействия негативным эмоциям, в том числе гневу и тоске, которые преследовали их. Дурман позволял литераторам справляться со своей обостренной чувствительностью и выражать свое недовольство, хотя Хун и отмечает, что иногда фактический результат был «прямо противоположным» желаемому. Автор отсылает нас к критическим замечаниям поэта Кун Жуна (153–208 гг.) в отношении его политического оппонента Цао Цао по поводу того, что тот не пьет, хотя сам же написал, что «лишь Ду Кан позволяет развеять тоску» [Ibid.]. Хун также говорит об алкоголе в позитивном ключе, вспоминая, как Ли Бо бахвалился тем, что он каждый день был пьян в «грязь», как Ду Фу писал, что «успокоение души следует искать в вине» и как Лю Лин любил пребывать в состоянии опьянения. Хун упоминает и Сун Цзяна – героя романа «Речные заводи», прототипом которого был реальный исторический персонаж. Он прибегал к горячительному, чтобы развеять свою печаль и найти вдохновение для написания стихов, призывающих к бунту [Ibid.]. Хун рекомендует пить алкоголь в компании двух-трех хороших друзей, соглашаясь при этом с тем, что распитие спиртного в одиночестве тоже может снимать напряжение. Читатели в Маньчжоу-го не могли не заметить, что автор опирался на опыт легендарных фигур китайской литературы, переживших личные невзгоды и политическую нестабильность, прикладываясь к бутылке в поисках вдохновения и духовной поддержки.

В начале 1940-х гг. дискуссия вокруг потребления алкоголя стала более осторожной, поскольку официальные лица хотели подчеркнуть позитивные аспекты самобытной (читай: некитайской) культуры Маньчжоу-го. Продолжая линию Хун Няня и И Си, отдельные авторы все еще отстаивали и превозносили алкоголь, зачастую недвусмысленно апеллируя к китайской культурной традиции. В 1942 г. Цзя Сяо писал, что «не знаю, как бы одинок был я, если бы в этой жизни не было со мной дыма или вина!» [Jia 1942: 72]. Цзя вспоминает, что в начальной школе он написал сочинение, в котором, вторя мнению учителей и газетных статей того времени, порицал курение и распитие горячительного. Однако к настоящему моменту жизненный опыт и особые социально-экономические условия Маньчжоу-го привели его к восприятию алкоголя как «духовной прелести, прекрасного партнера для моих