Я вспоминаю Лонгсайта и его чудеса, возродившие веру и благочестие.

– Людям нужна надежда, – говорю я. В тишине мой голос звучит очень одиноко.

– Надежда нужна всем, – откликается Тания. – Настоящая, не ложная.

Глава двадцать четвёртая

Мы едим хлеб с добытыми где-то салатными листьями. Темнеет. Лето не за горами, ночи становятся короче. И всё же ещё холодно. После ужина Тания ведёт Мел умыться, Соломон устраивает на всех постели, а мы с Оскаром остаёмся у костра… вдвоём.

– Разве не опасно разводить огонь в лесу? – спрашиваю я.

– Иначе не обойтись. Да и в Фетерстоуне и так знают, где мы.

Я удивлённо приподнимаю брови.

– Они хотели, чтобы мы ушли из города, и им безразлично куда. Лишь бы не жили рядом с ними. Если бы на нас собирались напасть, не тянули бы.

Следующий вопрос я задаю гораздо тише:

– Почему бы тебе не вернуться? У тебя в Сейнтстоуне и дом, и вóроны. Тебе никто ничего не сделает.

Помолчав, Оскар смотрит мне в глаза. А когда он берёт меня за руку, моё сердце стучит так, будто готово выпрыгнуть из груди.

– Мой дом здесь. – Оскар стискивает зубы, и очертания его упрямого подбородка проступают чётче. – Здесь я нужен людям, это мой выбор. Когда кому-то нужна помощь, я не могу просто встать и уйти.

От его слов у меня саднит в груди. Как хочется услышать, что он остался из-за меня. Глупо, но очень хочется убедиться, что я значу для Оскара больше, чем все на свете, даже больше, чем голодающие жители Фетерстоуна.

Он гладит мою ладонь большим пальцем, и я вспыхиваю, как пламя костра.

– Отец с самого детства приучил меня думать о пустых, – тихо произносит Оскар. – Вóроны и их дело для него важнее всего на свете. Особенно близко он с ними сошёлся, когда умерла мама. Ну а я, когда попросился к его товарищам, знал, что, по крайней мере, буду делать что-то очень важное для отца. Он мечтает уничтожить Лонгсайта и объединить пустых и отмеченных. Вот и всё.

– Твой отец беспокоится о тебе, – говорю я. – Я видела его, прочла его метки. Он в тюрьме вместе с Обелем. Не падает духом. Самое главное в жизни для него – ты, а не вóроны.

– Неужели? – вымученно улыбается Оскар. – Он спрашивал тебя обо мне, Леора? Часто произносил моё имя?

Я мысленно возвращаюсь к нашим кратким беседам в тюрьме. Мы обсуждали планы Лонгсайта, говорили об Обеле. Заметив выражение моего лица, Оскар кивает.

– Он просто… Он пытался помочь Обелю, – говорю я, но слова звучат бессмысленно.

Оскар качает головой.

– Ничего. Я давно привык. – Он пожимает плечами. – Он всегда такой.

Взяв его за другую руку, я заглядываю Оскару в глаза.

– Ты нам нужен, – говорю я. – Твоему отцу и мне… – не закончив фразы, я умолкаю.

– И тебе? – Его низкий голос звучит так близко.

– Наверное, все видят то, что вижу я, и знают, что я чувствую.

Мысли путаются, в ушах звенит, и я остаюсь на плаву, лишь держась за его руки – они моя точка опоры.

– Что ты чувствуешь, Леора? – Оскар вглядывается в моё лицо, будто читая сокровенные мысли.

– Я…

– Постели готовы.

К костру возвращается Мел. Она наверняка видела, как мы с Оскаром разомкнули руки и отодвинулись друг от друга, но ничего не сказала. Не знаю, рада я или недовольна, что нас прервали, а Оскар, оглядываясь на меня, едва заметно лукаво улыбается.

Подходят Соломон и Тания, и мы все вместе греемся у огня в уютной тишине. А когда заговариваем, пламя разбрасывает искры в промежутках между нашими фразами.

– Наверное, сейчас в Фетерстоуне жители тоже собрались у костра, – говорю я, – ждут ужина или историю.

Когда-то и я приходила по вечерам к городскому костру. Иногда наши души будто сливались в одну, а бывало, от напряжения едва не сыпались искры.

– Не знаю, какие истории они слушают сейчас, о чём лжёт Сана. – Соломон говорит с грустью. Именно от него я услышала первую историю у костра. Всё в том рассказе было и знакомо, и совершенно непривычно, отчего я потеряла голову.

Нам тепло и уютно, как бывает только у костра. Убаюканные красотой пламени, мы будто забываем об остальном мире.

– Ты расскажешь сегодня историю, Соломон? – спрашиваю я, и он улыбается в ответ.

– Не я, Леора. – В отблесках пламени на его лице проступают морщины, следы улыбок и тревог. – Ты вернулась не просто так. И если я и хочу услышать сегодня историю, то пусть это будет рассказ о том, что привело тебя к нам. И тебя, рассказчица. – Тёмные глаза Соломона встречаются со взглядом Мел. – Всегда мечтал услышать историю из уст настоящей рассказчицы.

Мел вопросительно смотрит на меня, и я киваю. Она усаживается: ноги скрещены, спина выпрямлена. Глядя в глаза каждому из нас, Мел будто сплетает наши души воедино, притягивает нас, мы видим только её. И тогда она начинает рассказ.

* * *

Говорят, что с вершины есть только один путь – вниз. Так думал и мэр Лонгсайт – молодой лидер, плоть и кровь героев Сейнтстоуна. Мэр Лонгсайт завоевал любовь и доверие своего народа и, казалось, добился даже уважения врагов.

Однажды утром, когда жители Сейнтстоуна собрались на площади, внимая словам мэра, появился злоумышленник. Мэр стоял на возвышении – его видели все. Рядом с мэром возникла женщина в чёрном. Все видели, как она ударила мэра ножом. Видели кровь на его коже и на земле, видели, как Лонгсайт упал.

Со смертью Лонгсайта умерла и вера в его народе.

Пока враги радовались, народ Сейнтстоуна оплакивал павшего. Горожане оделись в чёрное и почтили память мэра, пришли с ним проститься. Близко к телу подходить не разрешалось, горожан держали поодаль, хотя многие желали броситься к Лонгсайту и омыть его слезами.

В свой срок кожу мэра умастили благовонными маслами, тело готовились перевезти к обрядчикам, где начинается путь книги в вечность. А потом произошло нечто неожиданное. Мэр начал дышать, шевельнул пальцами, губами и поведал историю о путешествии к предкам, которые поделились с ним сокровенным знанием. Недавно скончавшийся лидер ожил.

Его советник, Джек Минноу, попросил мэра подождать несколько дней, окрепнуть, а потом о чуде возрождения объявили на площади. Жителей города охватила неистовая радость: исполнилось самое невероятное их желание! Любимый мэр перестал быть просто человеком, он стал чем-то большим, победителем, покорителем последнего врага человечества – владыкой над смертью.

* * *

Тания в смятении пытается что-то сказать,