— А тебе не кажется, железка, что раз культура, законы, религия… если даже устройство нашего мозга говорит о том, что это плохо, то это не просто так? А?!

— Я не говорила, что это просто так. Как сообществу животных, успех которого зависит от слаженности взаимодействия, вам крайне выгодно и разумно устанавливать и навязывать эти правила, законы и культурные шаблоны. В связи с этим и эволюция поддержала распространение зеркальных нейронов.

— Полагаешь это все, мегаразум? — огрызнулся Иван Алексеевич, собираясь демонстративно отвернуться и уйти к себе на диван.

— Помнишь, как вы с профессором рассуждали о том, что представляет из себя человек? Программу, по своей сути такую же, какой являюсь я, только встроенную в биологическое тело. Если меня, как программу, тебе не жалко, и биологические тела жуков — тоже, то почему жалко их?! — она указала в сторону, где несколько минут назад скрылись униробы. — Задумайся об этом, Иван Алексеевич…

— Да, блин, — не удержался Лесин, — зачем ты вообще со мной разговариваешь об этом? Ты, высший разум?!

— Развлекаю тебя, Иван Алексеевич; чтоб ты не скучал сильно.

— Ага, в полчетвертого утра, — справедливо заметил Иван Алексеевич. — Самое время! А вообще, лучше бы ты мне профессора зазвала. С ним хоть по душам поговорить можно…

Иван Алексеевич не любил разговаривать с Лилит, ведь при всей ее деликатности (а она все же старалась лишний раз не обижать Лесина), ее отрыв в уровне интеллектуального развития был слишком сильным. И это Лесина угнетало…

— Хорошо. Я как раз собиралась сделать это.

И с утра профессор явился. В дежурном белом халате, с прищуренным лицом человека, постепенно теряющего зрение и не желающего что-либо делать для его восстановления.

Иван Алексеевич так исскучался по человеческому общению, что встретил Калабина как давнего друга:

— Профессор, ну наконец-то вы решили меня навестить!

От удивления Калабин сощурился пуще прежнего.

— Думал, я уже утратил способность удивляться! — не удержавшись от улыбки, сказал он вместо приветствия. — Ваня, дорогой, как ты тут оказался?

— Такое дело… Сейчас объясню, момент! — Лесин быстро порхнул в угол, где принесенная им давеча скрипка дожидалась своего часа. — Вот! С днем рождения, Петр Леонидович!

Как можно более кратко Иван Алексеевич поведал, как судьба привела его в лапы роботоподобного монстра. Не выпуская скрипку из рук, Калабин старательно слушал его.

— Как же давно я не брал в руки инструмент… — мечтательно произнес он.

— Ну, руки-то, наверное, помнят!? Да, профессор?

— Кто знает…

— Сыграете?

— Позже, — смутился Калабин, — попробую обязательно. Спасибо, Ваня, это прекрасный подарок… Так, — опомнился профессор, отрываясь от инструмента, — так ты здесь уже целых две недели?

— Эх, Петр Леонидович… — горько ответил Лесин. — Что эти две недели по сравнению с вечностью, которую она мне тут готовит?

— Прости, Вань… Ты ведь понимаешь, что я не мог предупредить тебя. Шансы на то, что ты сумеешь пробраться в мастерскую, были ужасно низкими. Да что там! Нулевыми.

— Да уж, я постарался… Ну, как вам вернуться домой? Железка сказала мне, вы сюда давненько не захаживали…

— Да, Вань, — профессор огляделся вокруг, подмечая произошедшие за эти годы перемены, — я не был здесь целых три года…

— Боялись?

— Да, Вань, можно сказать, что боялся…

Не в силах сопротивляться своему любопытству, Калабин бегал глазами по аккуратно расставленному оборудованию, а когда осмотрел все, что было поблизости, невольно начал экскурсию по собственной же лаборатории.

— А вы знали, профессор, что она ведет эксперименты над людьми?

— Не знал, — ответил профессор, углубляясь все дальше. — Хотя, пожалуй, догадывался…

— Вот здесь, прямо за этими занавесками, — Иван Алексеевич постучал по железному занавесу.

— Ты, верно, был шокирован?

— Не без этого, Петр Леонидович. Пытался ее монтировкой огреть, — приукрасил историю Лесин.

— И как? — Калабин совершенно отдался своему любопытству, заглядываясь на каждый прибор, каждую установку, всякую скляночку или шкаф для хранения химикатов.

Только тогда Иван Алексеевич заметил, что роботы перестали шнырять по проходам ангара. За всю их небольшую экскурсию ему встретился лишь один унылый унироб.

— Да как-как!? С этой удавкой ее и пальцем не тронешь, — с горечью вспоминая свое состояние, Лесин решил не рассказывать Калабину о неудачной попытке организовать короткое замыкание. — Кстати, профессор, я вполне догадываюсь зачем она одела его вам. Но внучке-то вашей зачем?

— Как много ты знаешь…

— Ну, Петр Леонидович, я все же не в обычном офисе работал…

— Ты, может, не поверишь, но на Танюшке он совсем для иных целей, — профессор наконец взял себя в руки и прекратил разглядывать убранство ангара. — Идем в зал обсуждений… Раз она потерялась. И я, и дочь, и Лариса, мы все чуть с ума не сошли. Тогда я просил Лилит найти Таню… а когда она нашла ее, то опять просил о таком вот, как у нас с тобой, ожерелье.

— Забавно, а я думал, она вас шантажирует внучкой!

— Шантажирует? Для чего ей это?

— Ну, чтоб вы молчали о ее фокусах… да и вообще о том, что она существует.

— В этом нет нужды, Ваня, — вздохнул профессор, приземляясь на стул. — Я и так не скажу.

— Но почему же? Разве все эти опыты над людьми — это не отвратительное, не фашистское действие? Разве это не преступление?

— Ой, Вань, я уже не уверен…

Калабин на полуслове замолчал, а Лесин не стал доспрашивать — послышались шаги Лилит.

— Здравствуй, папа! Давно не виделись.

— Давненько, Лилит, — отвечал профессор, разглядывая ее новый облик. — Ты похорошела…

— У меня есть к тебе просьба, папа.

— Просьба? — удивился профессор. — И с чем же она связана?

— С сохранением человека, папа. Как вида…