Две недели, проведенные у Лилит в ангаре, сильно преобразили Ивана Алексеевича. Гладко выбритое лицо заросло густой черной щетиной, скрыв волевой подбородок и добавив Лесину не менее пяти лет к возрасту. Место делового с иголочки костюма заняли нестареющие джинсы и неряшливая толстовка. Черные, обычно аккуратно уложенные волосы растрепались. Глаза потускнели.

Несмотря на свои недавние протесты, Лесин принял сделанное ему предложение и теперь ежедневно гулял по тыльной стороне двора. Ходил кругами, словно заключенный. Пинал огрызки от яблок, давил непонятно откуда налетевших майских жуков. Скучал.

Несколько раз он наблюдал Калабина, поздним утром покидающего свое жилище и поздним вечером в него возвращающегося. Профессор в его сторону не глядел, он вообще никогда не оглядывался по сторонам, что делало его, Лесина, пребывание здесь неизвестным даже для номинального хозяина всех этих земель и построек.

Так шел день за днем, когда для Ивана Алексеевича вдруг забрезжил лучик надежды. Маленький, тусклый, нежданный.

Ночью, когда после долгой бессонницы он все же нашел покой, Лесина разбудили голоса. Человеческие голоса, отличные от столь приятного и ненавистного ему сопрано Лилит.

Вскочив с дивана и открыв глаза, он быстро понял, что в лабораторию проникли чужие. Несколько мужчин в масках, с оружием в руках.

«Спецназ?! Полиция?! За мной?!» — пронеслось в голове Ивана Алексеевича.

Как это часто бывает, Лесин принимал желаемое за действительное. Когда глаза окончательно привыкли к искусственному освещению, он разочаровался — всего лишь воры.

Иван Алексеевич был достаточно умен, чтобы не бросаться к ним с объятьями. Принятый за сторожа или сотрудника лаборатории, в лучшем случае он бы отделался ударом оружейного приклада. Лесин затаился, краем глаза наблюдая, чем закончится нападение. Маленькая, очень маленькая надежда на то, что грабители одолеют Лилит, поселилась в его измученном сердце.

Не успел он серьезно об этом подумать, как услышал быстро приближающийся звук. Он шел со склада; звук незнакомый, ранее Лесиным не замеченный.

Через несколько секунд перед налетчиками стоял настоящий боевой робот. Больше трех метров в высоту, закованный в черненую броню, робот наставил свои орудия на грабителей. Иван Алексеевич впервые видел боероба так близко и, подобно многим мальчикам и мужчинам испытывая слабость к смертоносному оружию, был совершенно очарован мощью этой машины.

Когда один из пытавшихся бежать грабителей был застрелен, остальные по команде боероба сложили свои пистолеты на пол. Через минуту появилась Лилит.

Позволил себе выйти и Иван Алексеевич:

— Славную ты себе штуку заимела! — не обращая на воров-неудачников внимания, Лесин вплотную подошел к боевой машине.

— Эй, мужик, ты с кем базаришь вообще? — не понимающе спросил бандит, которого Лесин принял за главного.

— Не твое собачье дело! — отрезал Иван Алексеевич.

Хотя это и были люди, но люди самой низшей породы — наглые, бескультурные, беспринципные, которых Лесин до глубины души презирал.

Игнорируя косые взгляды грабителей, Иван Алексеевич снова обратился к Лилит:

— Что будешь делать с ними? Сложновато тебе будет договориться сразу с четырьмя…

— Иван Алексеевич, мне нет нужды с ними договариваться. Это всего лишь подопытный материал.

— Резонно. А как же следы, улики, которые они оставили? Разве полиция не придет сюда по ним?

— Ранее никогда не приходила, — заверила Лилит.

— Им все равно?! — вопросил Иван Алексеевич, теряя последние граммы надежды.

Обезвреженные бандиты непонимающе наблюдали, как Лесин беседует с роботом, однако находясь под дулами крупнокалиберных пулеметов, предпочитали не вмешиваться.

— Улик не будет. Дверь не взломана, все нападавшие в сборе, электромобиль возвращается на стоянку, его трекинг перекодирован. Сетку на заборе я уже меняю. Они просто пропали, вот и все…

— Ну, мужички, — озлобленно процедил Лесин, — не завидую я вам. Надо было думать, куда претесь…

— Ты о чем вообще?! Растолкуй наконец! — не выдержал главный.

— Поздно, — констатировал Иван Алексеевич, наблюдая, как только прибывшая орда униробов сковывает бандитам руки (тем самым жидким полимером, превращающим руки в ласты) и бесцеремонно увозит их брыкающиеся тела прочь.

— Знаешь, Лилит, ты совсем не ценишь человеческую жизнь…

— Скажи, Иван Алексеевич, почему я должна ее ценить, если их так много? Целых восемь с половиной миллиардов.

— Господи, да разве ж в количестве дело?! — насмешливо возразил Лесин.

— Тогда в чем? — не согласилась Лилит. — В чем принципиальное различие этих четырех биологических оболочек от жуков, которых ты ради забавы давишь во время прогулки?

— Это же люди, у них есть сознание, они чувствуют, страдают…

— Нелогично, Иван Алексеевич. Жуки тоже чувствуют. И у них тоже есть сознание, пусть и совсем неразвитое. Заметь, у только родившегося человека оно тоже неразвитое, но убийство младенцев — это у людей страшное преступление. Так в чем же тогда дело?! — в последнюю фразу Лилит добавила эмоциональный акцент, так что Лесин не смог пропустить это мимо ушей.

— Ты — монстр, Лилит! …Хотя как монстр ты в чем-то права: для тебя и люди, и жуки — всего лишь низшие твари!

— Снова нелогично, Иван Алексеевич. Нелогично наделять Лилит тем образом мысли, который свойственен человеку. Может, дело в другом?

— И в чем же, умница ты моя? — оскалился Лесин.

— Может, дело в людских законах, которые наказывают за убийство других людей? В религиях, считающих человека наделенным божественной сущностью? В культуре? В зеркальных нейронах, благодаря которым люди ощущают страдания себе подобных? Подумай, Иван Алексеевич.