Отсмеявшись и отдышавшись, я вернулся в зал. Теперь я намеревался ознакомиться с каждой работой голубых художников. Взгляд мой зацепился за серию картин, зачем-то развешанных очень низко. Чтобы сии произведения рассмотреть, зрителям приходилось нагибаться и невольно становиться объектами «сексуального перфоманса». К тем, кто созерцал, наклонившись, серию этих работ, подходили желающие, пристраивались сзади и совершали возвратно-поступательные движения. Стоял общий хохот, щелкали затворы фотоаппаратов.

Сами же картины как раз не подразумевали участия, так сказать, второго персонажа. Серия называлась «Мастурбация». Автор работ, Кристиан Жерар, в тот момент давал интервью журналистке. Отвечая на вопросы женщины, он пользовался не только словами, но и жестами: оттопыривал спереди брюки и изображал в воздухе двумя пальцами какие-то фигуры, имитирующие вроде бы стрижку ножницами. Меня это «обрезание» заинтриговало; я попросил Карен донести до меня общий смысл сказанного художником. И опять я хохотал! Чтобы не подвести мою Карен, я снова выскочил на улицу.

На шести картинах был изображен контурный силуэт обнаженного подростка, предававшегося рукоблудию. Ноу-хау заключалось в следующем: силуэт мальчика художник выложил волосами, срезанными с собственного паха и наклеенными по карандашному рисунку. Согласно замыслу автора, это придавало картинам глубокий философский смысл. Изображая пальцами стрижку, художник с горечью жаловался журналистке, что паховых волос ему не хватило, а потому пришлось недостающие волосы добыть с головы.

В свое время первый и последний президент СССР Михаил Горбачев, посмотрев спектакль Марка Захарова «Диктатура совести», где в роли Ленина выступил Олег Янковский, вдруг сказал: «Это пердуха!» Позднее выяснилось, что Михаил Сергеевич имел в виду не последствия употребления внутрь горохового супа, а высокую духовность спектакля, то есть «пир духа».

Впрочем, атмосфера на выставке совсем не напоминала пьесу Марка Захарова, зато здорово смахивала на «Ярмарку тщеславия» Теккерея. Взрослые мальчики влюбленно щебетали с другими взрослыми мальчиками о своем, так сказать, о девичьем. Одной из тем было обсуждение величин и форм пенисов.

Обнимашки-целовашки, вспышки блицев, шампанское… Официанты едва успевали подносить новые бокалы разгоряченным вином, любовью и успехом выставки п%дерастам. Голубого Чайковского сменили голубые же Элтон Джон и Джордж Майкл.

И тут Карен ухитрилась поймать влюбленный взгляд! Но нет, он предназначался не ей. Молодой художник пялился на меня. Однако не решался подойти и познакомиться поближе – и вот нацелился на мою галерейщицу.

Карен изобразила сердитое личико.

– Алекс, пойдем отсюда, эта голубая коммуна меня допекла!

По пути она сообщила новость: завтра в «Zommer Academy» завершается учебный сезон. Потом студенты разъедутся по домам и странам.

– Но нам нужно сделать всё возможное, чтобы на следующий год они обязательно снова приехали в академию, – сказала она. – Ты очень понравился студентам, Алекс. Знаешь, они уже записываются к тебе на будущий сезон!

Я не знал, что ответить.

Если честно, то роль «русского принца» за два месяца лета мне порядком надоела. По натуре я лидер: я привык принимать решения сам. Однако возле Карен я превратился чуть ли не в куклу – в красивый муляж, стал имитатором счастливой семейной жизни. Жизни не своей, а фрау Кляйн. Я был словно игрушкой в чужих, пусть и прекрасных, руках.

* * *

– Старикаш, ты удивлен? Плесни-ка мне еще «Чиваса». И пару кубиков льда брось. Спасибо.

Так бывает в жизни, – после доброго глотка продолжал я. – Из самых лучших побуждений любящий человек окружает тебя опекой, а она начинает тебя душить. И вместо благодарности ты начинаешь человека тихо ненавидеть. Чем дальше – тем сильнее. Разумеется, кого-то жизненный сценарий с такой любовью, разложенной по полочкам, вполне устроит. Кого-то, но не меня. Впрочем, я не тотчас это понял. Был у меня период внутренней борьбы, было целое сражение с самим собой.

Поначалу я принялся себя уговаривать. Алекс, говорил я себе, что ты творишь? Одумайся, пока не поздно. Кто ты в Германии без Карен? Ноль! А твоя семья? Смотри, твоя жена и дети оделись во всё немецкое, красивое и практичное, русский домашний холодильник забит продуктами. Они забыли, что такое полуголодное существование. Не руби сук, на котором сидишь!..

– Слушай Алекс, ты, помнится, рассказывал про Сальвадора Дали и его русскую подружку. Она вроде бы стала для него всем. Как ее там… Галя?

– Не Галя, а Гала, с ударением на последний слог. Тут надо кое-что понимать. Подружка, как ты говоришь, появилась в жизни Дали, когда тот находился на грани сумасшествия, был измучен комплексами и непониманием публики. Когда художник увидел ее, его словно током ударило. Она стала для него всем: первой женщиной, музой, моделью, секретарем, менеджером. Он ее боготворил, он поверил в свои силы и благодаря ей стал тем, кем мы его знаем: великим художником!

– Ну так за чем дело стало? Может, и Карен – как раз тот случай? Твоя Гала, которая сделает из тебя мировую знаменитость?

– Старикаш, в моем романе с Карен есть одно маленькое «но».

– Какое же, Алекс?

– Я не люблю Карен, а без любви союз невозможен. Имитация же любовных отношений с Карен чревата для меня не подъемом, а творческой импотенцией. Я всегда писал картины как признания в любви своей жене. Жене, не Карен!

– Тогда давай выпьем за любовь, Алекс! Пусть рядом с нами будут любимые женщины!

– Ты порадовал меня, Старикаш. За это я выпью с превеликим удовольствием!

– Итак, чем закончилась твоя германская эпопея, Алекс?

* * *

Сезон в «Zommer Academy» завершился. На прощание участники академии устроили грандиозную выставку, куда пригласили родных и друзей, зрителей и галерейщиков. Был грандиозный фуршет, все на радостях напились – и студенты, и преподаватели. Начались танцы: действо это чем-то напоминало карнавал в Венеции, только с ярко выраженным немецким акцентом. Вместо воды рекою лилось пиво. Подвыпившие студенты превратились в продавцов и покупателей: расхаживали по вернисажу и покупали друг у друга работы.

На следующий день, когда последняя машина счастливого участника летней сессии 1993 года скрылась за воротами, мы с Карен сидели в обнимку в пустом зале академии. Делились впечатлениями и прикидывали планы на будущий год. Карен намеревалась организовать мою персональную выставку в Музее другого города, Z, пригласить туда прессу, искусствоведов – словом, распиарить меня чуть ли не на всю Германию.

– Мои богатые знакомые купят твои работы, Алекс, – внушала она мне. – Не исключено, что и музей захочет приобрести часть твоей коллекции. Ты станешь не только богатым, но и знаменитым! Аlex, mein lieber Alex… Ich liebe dich… Ich liebe dich!

Она перешла к действиям: запустила руку мне под рубашку и принялась пощипывать волосы на моей груди. Так она обычно начинала