Кто-то толкнул девушку под рёбра. Чья-то рука пошарила по её бёдрам, и трудно было сказать, хотели ли пощупать её или её кошелёк. Чей-то зонт прорезал дымку, и Элеонора поспешно увернулась, прежде чем спица поцарапала ей глаз. Кутаясь в шаль, она спешила вперёд, а внутри нарастал тошнотворный страх, скручивавший внутренности.

Элеонора заставила себя осуществить задуманное. Смерть Лиззи ничего не изменила. Ей нужны были деньги, которые Лиззи украла. Конечно же, Лиззи не могла потратить двадцать пять фунтов за один присест! Это ведь почти трёхлетняя зарплата. Наверняка она солгала! А если и нет, Элеонора взяла бы то, что купила Лиззи, и продала.

«Конечно, я могла бы просто пожелать получить свои деньги обратно», – думала девушка, поднимаясь по узкой лестнице для слуг. Но слова: «Я хочу, чтобы в кои-то веки ты просто остановилась!» – крутились у неё в голове, возвращая её мыслями к бледному распухшему лицу Лиззи. И пустые глазницы черноглазой незнакомки вырисовывались в памяти Элеоноры, огромные, непостижимые…

Девушка отбросила эту мысль. Нет, так не было и, конечно же, просто не могло быть.

Носком туфли она приоткрыла дверь в комнату Лиззи.

Ящики были выдвинуты, простыни – в беспорядке, а соломенный матрас кто-то вскрыл и обыскал. Что бы ни искали полисмены, они устроили тут настоящий беспорядок. Элеонора вошла в комнату и заглянула в комод. Она потянулась к первой стопке чулок и отдёрнула руку, представив, как огрубевшие пальцы Лиззи аккуратно складывали и убирали эти вещи. Пот стекал по шее, пока она рылась в чулках и сорочках Лиззи, прислушиваясь к шагам на лестнице, стараясь избавиться от тошноты.

Наконец она нашла – пальцы наткнулись на что-то твёрдое, и Элеонора поспешно достала… Это оказался кожаный кошель. Сердце заколотилось, когда она резко открыла его… но тот был пуст. Двадцати пяти фунтов Элеоноры как не бывало.

Девушка уже развернулась было, чтобы уйти, когда что-то привлекло её внимание – кувшин и умывальник из узорного белого фарфора, слишком изысканные для простой аскетичной комнаты старшей горничной. Лиззи была старшей и имела право на бо́льшую порцию утреннего чая и первую порцию в ходе каждого приёма пищи, сразу после кухарки и экономки. Но на такие вещи она не имела права.

Элеонора подкралась ближе. Кувшин поставили под кровать. Девушка наклонилась и вытащила его… Узнавание было словно пощёчина.

Этот кувшин принадлежал ей – то была часть набора, которым пользовалась сама Элеонора, который миссис Пембрук специально для неё выбрала. Девушка думала, что его продали, а оказалось, всё это время его прятала Лиззи.

Волна гнева захлестнула её. Элеонора схватила кувшин и умывальник и отнесла их к себе в комнату. Руки у неё дрожали. Не было ничего, что Лиззи бы не отобрала у Эллы! Что ж, теперь Элеонора собиралась забрать это обратно, а Лиззи ничего не могла с этим поделать, потому что в кои-то веки остановилась…

Элеонора чуть не выронила кувшин. Гнев улетучился, уступив место леденящему страху.

Она поняла.

Дождь протекал через крышу особняка Гранборо, просачивался в чердачные комнаты служанок. Ифе и Дейзи побежали наверх со всеми вёдрами, какие только сумели найти, и снова спустились в кухню, чтобы сложить свои вещи посреди стола.

Элеоноре было всё равно. Она ушла в свою комнату, где на потолке росло большое влажное пятно, но внутрь вода пока не просочилась. Закрыв за собой дверь, она упала на кровать. Лиззи умерла после второго желания. И хотя это было просто ужасно, Элеонора получила именно то, о чём просила: со смертью Лиззи прекратились её мучения.

Девушка стиснула края кровати.

Как же так? Желания ведь должны были быть чем-то хорошим. Их дарили улыбчивые феи-крёстные, и люди жили счастливо до конца своих дней. Не могли желания приносить такие последствия – ужас и отвращение, такие глубокие, что в них можно было утонуть.

Элеонора вспомнила чёрные глаза женщины – точно бездна. Угольные шахты, пустые, пугающие.

Девушка откашлялась. Черноглазая незнакомка сказала, что всегда будет рядом. А если Элеонора позовёт её – она придёт?

– Нам надо поговорить. Это очень важно.

– В чём проблема, дорогая?

Элеонора смотрела как раз на то место, где появилась незнакомка, и ничего не видела. Миг – здесь был лишь тёмный силуэт комода, а когда она моргнула – черноглазая незнакомка уже сидела на краю её кровати, словно пришла почитать ей сказку.

– Когда я пожелала, чтобы Лиззи перестала меня мучить, она умерла.

Лицо черноглазой женщины осталось совершенно непроницаемым.

– Это ты сделала?

Шум дождя растворился. Вода всё ещё била в окно, но было тихо.

Голос женщины был мягким, точно шёлк:

– Ты полагала, твои желания будут исполнены бесплатно? Элеонора, дорогая, множество желаний загадываются каждый день, но редко исполняются. Чтобы исполнить желание, нужно очень много магии, и у магии есть своя цена. У всего есть цена.

Элеонора не могла этого осознать. Черноглазую ведь послали ей на помощь, разве нет? Она должна улыбаться, быть доброй и заботиться о великолепном будущем Элеоноры. Вместо этого она орошала надежды девушки кровью, и теперь те превратились в нечто чудовищное, искажённое. Как же она могла сделать что-то такое?

– Но… но в этом нет смысла, – настаивала Элеонора. – Никто не умер, когда исполнилось моё первое желание! Вы, должно быть, ошибаетесь.

– Может, умер и не человек, но смерть была. Достаточно даже жизни маленькой канарейки. Я не могу творить волшебство из ничего. Это как разжигание огня – искра разжигает пламя.

– Я не хочу, чтобы люди умирали!

– Тогда, моя дорогая, ты не должна больше загадывать желания.

Черноглазая незнакомка была похожа на чью-то матушку или на добрую наставницу. После смерти миссис Пембрук Элеонора представляла себе бесчисленное множество женщин, подобных ей, которые могли бы принять девушку. Дальние родственники в загородных коттеджах или честные прихожанки, готовые впустить её с холода. В тот миг Элеонора поняла, что черноглазая это прекрасно знала. Сколько ночей убаюкивала себя Элла, представляя женщину с аккуратным пучком каштановых волос, красивым платьем в цветах и нежными материнскими руками? И вот она сидела рядом, точно вышла из её грёз. Возникла точно Афина из головы Зевса – прямиком из разума Элеоноры. Даже голос у неё был знакомый – похож на голос матери или миссис Пембрук. Только глаза были другими – матовыми, чёрными, холодными. Эти глаза принадлежали созданию, которым незнакомка была на самом деле, – созданию, жаждавшему получить душу Элеоноры. Оно втиснулось в форму, которую придало ей воображение девушки, и выдавали его только глаза.

Элеонора подумала было, как же на самом деле выглядит это существо, и тотчас же отбросила эту мысль.

Черноглазая убила канарейку. Убила Лиззи. Её пухлые пальцы вытягивались, точно когти орла, и разрывали ткань мира, воплощая желания Элеоноры.